Александр Степанов - Очерки поэтики и риторики архитектуры

Дворец Советов – не небоскреб и не памятник. Это башня в том глубинном смысле слова, который указывает на принципиальное отличие башни от здания, закрепленное во многих языках. Латинский различает turris и aedificium , итальянский – torre и edificio , французский – tour и bâtiment , английский – tower и building , немецкий – Turm и Gebäude . Согласно Библии, в самом происхождении нынешних языков, дружно отличающих башню от здания, виновата именно башня, а не здание. Силуэт Дворца Советов – как у самой знаменитой из башен мира – Эйфелевой, и вогнутая колоннада, встречающая тех, кто взошел на подиум, – горизонтально положенный эквивалент арки, на которую опирается башня Эйфеля.

Луис Кан позаботился о том, чтобы подлинная грандиозность здания Национальной ассамблеи Республики Бангладеш в Дакке осознавалась посетителем шаг за шагом, постепенно. Парламентарии и всякого рода ВИПы направляются к нему с севера, с Президентской площади, остальные – с Южной. Других подходов нет. Издали и с той и с другой площади вы увидите восемь сгруппированных симметрично башен. Навстречу ВИПам выдвинуты две разделенные узким интервалом призмы; навстречу остальным, смотрящим с юга, – два цилиндра с таким же интервалом. В интервалах темнеют входы. Высотой все башни равны, но благодаря тому, что здание вписано в квадрат, повернутый к площадям на 45 °, кажется, что башни на скошенных углах квадрата, будучи якобы значительно выше остальных, возглавляют выстроившуюся клином свиту.

Если бы квадрат был обращен к площадям не углами, а сторонами, наш взор упирался бы в сомкнутый ряд равновысоких башен. Объемы, выстроившиеся стеной, не вызывали бы мысль о чем-то, скрывающемся за ними. Иное дело постоение, воспринимаемое с угла. Поскольку стороны клина не расходятся до бесконечности, мы невольно допускаем, что, переломившись в крайних точках, ряды невидимо для нас начнут смыкаться. Между ними должно находиться нечто ими обрамляемое, и это нечто будет важнее обрамления.

Голые бетонные стены, ни одного окна. Но в башнях «свиты» как слева, так и справа, сделаны гигантские прорези: круг, узкий треугольник, прямоугольник. Что темнеет за знаками этой криптограммы? Издали не понятно.

Нездешность, таинственность, многозначительное молчание. Чудо, тайна, авторитет. Можно ли заставить архитектуру выражать присутствие верховной власти сильнее, чем сделал Кан? Он называл здание Ассамблеи «цитаделью» 667 667 Sauter F. Painting The Sky Black. Louis Kahn and the Architectonization of Nature. Warsaw/Berlin. 2018. P. 353. . Может показаться, что это гигантская машина, принимающая законы, не нуждаясь в человеческом участии. Либо что в нем проходят встречи мифических «председателей земного шара». И хотя за призмами скрывается вестибюль для избираемых народом законодателей, а за цилиндрами – их домовая мечеть; хотя северный и южный полюсы здания Национальной ассамблеи суть метафоры светского и религиозного начал бенгальской культуры, – мне кажется, что архитектурные критики, пытающиеся убедить нас в том, что это здание воплощает ценности демократического общества 668 668 Ksiazek S. Architectural Culture in the Fifties: Louis Kahn and the National Assembly Complex in Djaka // Journal of the Society of Architectural Historians. Vol. 52, № 4 (Dec. 1993); Sauter F. Op. cit. , выдают желаемое за действительное.

Уже издали видна на стенах сетка белых линий, чередующихся с тонкими водоотводными карнизами. Каждая горизонталь опоясывает периметр всех башен. Сетка придает стенам членораздельность, будто они не отлиты в опалубке, а сложены из плит. Мнимая бетонная плита представляется соразмерной человеческим силам, поэтому истинную величину здания не чувствуешь. На деле же – между линиями целый этаж. Благодаря их горизонтальности стены уплотняются. Вообразите вместо горизонтальных пропорций вертикальные – башни бессмысленно устремятся вверх.

Благодаря восходящему наклону площадей, надо подняться, приближаясь к Ассамблее, на шесть метров, прежде чем убедишься, что это здание – не что иное, как остров на искусственном озере. Вода и основания башен были скрыты, как ha-ha в английском пейзажном парке, и перспектива скрадывала тридцатичетырехметровую высоту башен, будто стоящих на самой площади и оттого казавшихся не очень высокими. Для организации такого архитектурного спектакля Кану потребовалась огромная экспозиционная дистанция. С севера от Озерного проспекта к зданию ведет ось длиной сто семьдесят метров, а Южная площадь вместе с газоном простирается до Рубинового проспекта на двести семьдесят метров. Ширина территории правительственного комплекса со зданием Ассамблеи в центре – восемьсот метров. Земля использована очень расточительно. Однако для главного здания страны с населением с населением в 60‐е годы в шестьдесят миллионов человек (ныне втрое больше) такое расточительство оправдано.

Но вот мы поняли, что перед нами остров. Вспоминаются выступающие из воды стены Гравенстена и Шильонского замка. Впрочем, Ассамблея не столь сурова. Что издали представлялось расшивкой, оказалось полосами белого мрамора – как бы негативом обыкновенной кладки, в которой камни эстетически ценнее раствора. У Кана, наоборот, вместо раствора – благородный камень, вместо камня – затвердевшее цементное месиво. Это зрительно облегчает стены; без жесткого мраморного каркаса бетон казался бы косной массой. Теперь это скорее панцирь, чем литая масса. Не меняя своих горизонталей, мраморные линии входят и внутрь здания, поэтому площадки, галереи, коридоры, переходы будут восприниматься в интерьере как плотно обстроенные городские улицы и площади.

Теперь уже можно что-то различить за гигантскими кругами, треугольниками и параллелограммами, прорезанными в бетонном панцире башен, стоящих на границах исходного квадрата. Оказывается, в углу каждой башни есть освещенный через эти отверстия квадратный двор, на который выходят все девять этажей офисных помещений. Панцирь каждой башни надет на тривиальный Г-образный в плане офисный корпус с вертикальными окнами. Из-за полускрытости окон они, кажется, выглядывают из прорезей панциря, защищающего их от солнечного света – прямого и отраженного водой (в Дакке даже январская температура может достигать тридцати градусов). Снаружи, как говорил о своих зданиях Мис, «кожа», однако в прорезях Кан показывает не «кости» здания, а его плоть. Бетонная «кожа» аристократически тонка. Прямоугольные изломы и плавные изгибы обеспечивают ей вертикальную жесткость аналогично тому, как изгибы и складки придают жесткость поставленному на ребро листу бумаги. На изгибах бетонная оболочка кажется упругой.