Александр Степанов - Очерки поэтики и риторики архитектуры

Это ненадежное убежище. Входной проем непомерно велик и так сильно заглублен в толщу стены, что образует обширную зону, неуязвимую для обстрела защитниками замка как со стены, так и со стороны донжона. Машикули, устроенные в примыканиях контрфорсов к плоскости стены, практически не защищают от штурма с помощью приставных лестниц ни стену, ни ее башенки. Стена недостаточно высока, и дозорный обход на ней прерывается башней один только раз, так что осаждающие сравнительно легко овладевали всем ее периметром, стоило им где-либо на нее взобраться 362 362 Всеобщая история архитектуры. В 12 т. Т. 4. Архитектура Западной Европы. Средние века. Л.; М., 1966. С. 105. . Неудивительно, что в борьбе с графом Людовиком I Неверским горожане дважды, в 1332 и 1338 годах, брали Гравенстен приступом, заставив хозяина замка бежать из страны. Чувство недостаточной защищенности было главной причиной того, что его сын граф Людовик II Мальский перестал использовать Гравенстен как резиденцию.

Итак, своим внушительным видом Гравенстен обязан отнюдь не физическим размерам и не фортификационным преимуществам. Граф Филипп велел перестроить его, побывав в Святой земле. Там он был впечатлен крепостными сооружениями византийцев, мусульман и крестоносцев. Однако оборонительный комплекс возводился по его распоряжению в Генте без определенного прототипа 363 363 Field D. M. Op. Cit. P. 55. . Гравенстен – эклектический архитектурный образ, созданный для того, чтобы его стены и башни самим своим присутствием убеждали всех и каждого в могуществе его хозяина. Риторика графского замка должна была внушать трепет.

Чтобы постоянно напоминать подданным, кто их хозяин, замок должен был стоять невдалеке от города. Но в этом был и немалый риск: по численности населения Гент был тогда вторым после Парижа городом севернее Альп, от его текстильного производства, работавшего на английской шерсти, зависела вся Европа, граждане Гента были богаты, горды, единодушны. Властолюбие сыграло с графами Фландрии злую шутку.

В ту эпоху городская застройка еще не подходила к Гравенстену так близко, как нынче. Замок отчужденно взирал на город с других берегов Лиса и Ливе, и нам сейчас трудно представить, насколько же странным, далеким от чего бы то ни было привычного казалось горожанам это чудовище в каменном панцире, от которого в любой час можно было ждать беды. Под конец XIX века дома приблизились к замку на нынешнее расстояние, самые смелые стали лепиться снаружи к его стенам, унижая его рыцарское достоинство, и застарелая ненависть горожан к одряхлевшему символу насилия едва не стала причиной его сноса. К счастью для Гравенстена, пассеистический романтизм проник в сознание интеллектуальной элиты Гента и с 1894 года началась его реставрация под руководством архитектора Йозефа де Вале. В 1907 году Гравенстен открыли для публики, чья ненависть сменилась любопытством к памятнику старины. Моментом рождения его нового, туристического статуса стала проходившая в Генте Всемирная выставка 1913 года. Благодаря трагическим событиям 1914 и 1940 годов Гравенстен превратился в памятник национальной гордости: где еще в Северной Европе вы найдете замок, в равной степени сконцентрировавший в себе все, чем должно быть наделено родовое гнездо могущественных феодалов, – отчужденность, тайну, опасность?

Город окружил его так, что только с трех мест замок можно увидеть целиком: от видовой площадки с Сент-Видостраат через водную гладь Ливе; от моста через Ливе на Бургстраат; с выхода улицы Гельмунт на площадь Сент-Феерлеплейн. Расстояние, с которого его видят во всех трех случаях, не превышает пятидесяти метров, тогда как для охвата неподвижным полем зрения нужно по меньшей мере сто двадцать. Поэтому Гравенстен кажется громадным. Вы видите только фрагменты громады, переводя взгляд с одного фрагмента на другой, и, когда вы таким образом осматриваете его, непрерывно сменяет друг друга множество форм, сложенных из грубых темно-серых камней: вот завершаются зубцами круглые вертикальные башенки, нависающие над контрфорсами, и узкие, кажущиеся высокими простенки между ними; вот машикули под башенками, устроенные в виде архивольтов, перекинутых с контрфорсов на простенки; вот обрывающийся прямо в воду дальний край стены, которая кажется не овальной, а граненой из‐за вертикальных полос света и тени; вот возвышается выдержанный в таких же формах верхний край «подавляющего своей чудовищной величиной» донжона 364 364 Герман М. Указ. соч. С. 91. ; вот единственная, к счастью, башня под конической крышей, которая выглядит неуместной французской цитатой в левантийском крестоносном контексте; вот зажатый между гранеными башнями зев ворот с крестообразным окном капеллы, зияющим чернотой высоко-высоко над проемом… В сменяющих друг друга контрастах простых форм, сложенных из тяжелых, грубо обколотых камней, мне видится разгадка грандиозности небольшого сооружения. Риторичность этого произведения архитектуры оправдана не столько функционально, сколько психологически: Гравенстен не столько замок, сколько убедительная каменная картина замка. Убедительная настолько, что Мис ван дер Роэ считал это строение достойным подражания образцом совершенного соотношения цели и материального воплощения 365 365 Trotzdem modern. Die wichtigsten Texte zur Architektur in Deutschland. 1919–1933. Wiesbaden: Bauwelt-Fundamente, 1994. S. 76. . Не ясно, правда, видел ли он цель строителей Гравенстена в создании неприступной цитадели или в создании образа неприступности.

«В галереях и коридорах стены источают многовековой могильный холод. Камни, из которых сложены они, вблизи оказываются циклопических размеров, будто строили замок не обычные смертные. Многие комнаты похожи на темницы – глухие каменные ямы, почти лишенные света», – пишет Михаил Герман 366 366 Там же. С. 94. , и воображение дорисовывает его романтическое описание Гравенстена картиной из Вальтера Скотта: «Тюремный подвал замка, находившийся глубоко под землей, глубже, чем дно окружающего рва, и потому там было очень сыро. Свет проходил туда лишь через одно или два небольших отверстия, до которых пленник не мог достать рукой. Даже в яркий полдень эти дыры пропускали очень мало света, и задолго до захода солнца в подвале становилось темно. Цепи и кандалы, оставшиеся от прежних узников, висели по стенам темницы. В кольцах одних кандалов торчали две полуразрушенные кости человеческой ноги, словно здесь один из заключенных успел не только умереть, но и превратиться в скелет» 367 367 Скотт В. Айвенго. Гл. XXII. .

На пути с севера, из Андрии, Кастель дель Монте начинает притягивать внимание километров с пяти. На вершине очень пологой, поросшей пиниями горы темнеет в солнечном мареве нечто прямоугольно-громадное, безмятежному апулийскому ландшафту чуждое. Кадр из фильма о высадке инопланетян. Дорога на подъеме петляет, НЛО то исчезает, то вновь появляется в просветах между оливами и пиниями, и чем ближе вы к нему оказываетесь, тем более сжимается он в своих размерах и становится все более членораздельным, ибо подъезжаете вы к нему уже не севера, а с восточной стороны, так что видите его не против солнца, а в боковом освещении. Хотя теперь понятно, что перед вами здание, построенное из камня светло-медового цвета, ощущение встречи с чем-то неземным не исчезает. Из пятнадцати видимых вам вертикальных граней солнце создает мощный светотеневой аккорд, направленный в небо и повелительно распространяющийся на окрестности: на восток, к плодородной долине с ее оливами, миндалем, вишневыми деревьями; на юго-запад, к горной цепи Апеннин; на север, к любимой Фридрихом II Андрии – «Верной Андрии», как он ее называл 368 368 Мортон Г. В. От Рима до Сицилии. Прогулки по Южной Италии. М.; СПб., 2008. С. 185. .