Евгений Бульба - Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Основной незыблемый императив сложнейшего свода буддийской нравственности – непричинение вреда (ахимса). Бесчисленные тома по буддийской этике подводят к тому, чтобы человек во всех деталях увидел, что именно является тем самым вредом, который нельзя причинять.

Нравственность в буддийских текстах обозначается словом шила, что переводится как [85] Определение взято из словаря: Буддизм. М.: Республика, 1992. привычка, поведение, природа, характер или моральные предписания, моральный кодекс. В практическом смысле к шиле можно отнести все обеты, предписания, правила.

Главная задача этих правил – не порождать негативной кармы и, таким образом, не вредить себе. Следовательно, стартовая мотивация – эгоистическая. Получается, что шила пробуждается к жизни под влиянием эгоизма, но приводит к альтруистическому способу жизни. Внутреннюю суть шилы формирует глубокое убеждение в том, что, принося другим вред, мы порождаем негативную карму и тем самым вредим себе. Из такого глубоко прочувствованного убеждения и вырастает ахимса.

Постепенно осваивая этот комплекс предписаний, человек приходит к более тонким ощущениям, временно скрытым под панцирем эгоизма. Таким образом человек изменяет свое поведение – от того, что нельзя к тому, что нужно, руководствуясь уже не системой запретов, а активным состраданием. Высшим проявлением этики является нравственность, основанная на комплексе чувств, которые описываются частично синонимичными названиями: альтруизм, сопереживание, сострадание, любовь, сочувствие, доброта… Постепенно принимая эти ощущения как естественные, человек обнаруживает, что они тоньше и удобнее, чем негативные, и что они не несут после себя горького послевкусия, как те привычные эгоистичные состояния, в которые он был погружен ранее.

В буддизме существует масса образов для демонстрации того, что омрачения не являются нашей сутью: слиток золота, покрытый грязью, все равно остается золотом – просто нужно очистить грязь. Небо, закрытое тучами, все равно голубое – мы убедимся в этом, когда тучи разойдутся. Но самым показательным кажется пример стакана с грязной водой: если мы не будем его трясти, то муть постепенно осядет на дно, и сверху останется чистая вода. Муть не является природой воды, не является чем-то необходимым для существования воды, она просто присутствует в ней временно, пока вода не отстоится.

Ну что же, теперь, после того как мы ознакомились с происхождением альтруизма и освежили пример традиционной морально-этической системы, мы можем перейти к самому интересному пункту нашего меню – сравнению того, к чему человечество шло с эволюционной точки зрения, с тем, что оно получило в итоге (в виде морально-этического учения). Самым завораживающим аспектом подобного сравнения будут явные противоречия между тем, что нам представляется логической целью эволюции, и тем, что получилось в результате.

Однако для начала давайте посмотрим с другой стороны. Нам очевиден ответ на вопрос, зачем современному образованному человеку психопрактические знания древних философских систем. Но как быть с теми, кто свою цель видит не только в объективных знаниях, но и в духовном развитии? Зачем духовному человеку научная эрудиция и высокий интеллект? Разве веры недостаточно?

Честный ответ на вопрос прямо связан с тем, что мы считаем личной практикой. Действительно ли практика является духовным поиском или же это всего лишь очередная эгоцентрическая уловка сансарического ума? Если мы считаем альтруизм только результатом своей практики, то остановимся перед стартовой полосой, за которой начинается дорога духовного развития. В том случае, если мы альтруистичны от рождения, обладание нравственностью в ее основной форме не может быть подтверждением духовного роста. Насколько наша нравственность наследственна и где граница, за которой начинается индивидуальный духовный путь? Получив ответ на этот вопрос, мы можем узнать слишком много разочаровывающего. Но рискнуть стоит!

Чтобы оправдать собственную аморальность, наше эго способно на всевозможные уловки. Например, мы можем быть вегетарианцами, но при этом закрывать глаза на то, сколько живых существ гибнет на полях от химикатов ради того, чтобы доставить хлеб и овощи к нашему столу. Мы можем быть пламенными защитниками бездомных животных, спонсировать приюты для уличных кошек и собак и не задумываться, что для их кормления необходимо убийство огромного количества не менее высокоразвитых существ – свиней, коров, коз, лошадей… Мы можем аккуратно смахивать комара, сосущего нашу кровь, и осуждать тех, кто прихлопывает кровососов, однако травить глистов, вшей и других паразитов… Мы охотно пользуемся лекарствами и косметикой, изготовление которых требует жизни животных, и миримся с тем, что для разработки лекарств требуются все новые опыты на животных.

Определиться в подобных этических неоднозначностях сложно. Что из нашего понимания того, что хорошо, а что плохо, является истинным знанием, а что просто лицемерная игра ума? Сначала хорошо бы осознать, насколько в «нашей» морали мало нашей заслуги, насколько мы биологически запрограммированы. Насколько то, что мы считаем своим выбором, доброй волей, сознательно избранным поведением, не является таковым. Насколько жестко мы запрограммированы заблуждаться относительно своего сознательного выбора: мы воспроизводим строго запрограммированные паттерны поведения и считаем их своим осознанным выбором, достигнутым благодаря прилежной работе над собой. Но на самом деле в большинстве случаев и работа над собой, и муки принятия решения, и радость свободного выбора, и удовлетворение от «правильного» нравственного выбора, и ощущение внутреннего подвига – все это лишь жесткие программы, запускающиеся в нужный момент и лишенные сколько-нибудь заметной свободы и оригинальности. Получается, в своем моральном выборе и духовной жизни мы также роботизированы! И чем больше у нас иллюзий на этот счет, тем хуже для нас. Где же заканчивается программа? Каков ее объем? Где мы прекращаем быть роботами и начинаются поступки действительно свободного выбора? Разобраться в этом нам и помогает современная биология – четко показывая объем и мощь наследственного.