Евгений Бульба - Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Привыкнув к какому бы то ни было ощущению, мы перестаем получать от него удовольствие, и теперь для того, чтобы повторить это удовольствие, нам нужно добавить интенсивность ощущения – включается порочный круг: нам хочется большего удовольствия, и для этого нужен более сильный раздражитель, к которому у нас быстро вырабатывается негативная адаптация.

Немецкий анатом Эрнст Вебер в 1851 году установил, что для того, чтобы почувствовать разницу между тем уровнем ощущений, к которому мы уже адаптировались, и тем, который нам принесет новое удовольствие, нужен не просто очередной стимул, но больший, чем был предыдущий. То есть если сначала вам было приятно пить сладкую воду с одной чайной ложкой на восемь литров (это порог восприятия сладкого), то, если вы добавите еще одну, это ничего не изменит. Теперь, чтобы почувствовать сладость, вам нужно добавить пять-шесть ложек. Чем сильнее раздражитель, тем больше должна быть добавочная величина, при которой мы ощущаем разницу. В какой-то момент раздражитель становится настолько высоким, что прежнее ощущение перестает восприниматься как удовольствие – мы теряем чувствительность или даже ощущение переходит в болевое. Чрезмерно сильный запах благовоний приводит к временной потере обоняния, сладкая вода в конце концов станет приторным сиропом и вызовет отвращение. Природа позаботилась, чтобы приятная стимуляция длилась недолго.

Казалось бы, хватит плохих новостей, демонстрирующих, что мы в силу своей физиологии подтверждаем Первую благородную истину, однако впереди новость еще хуже. Сначала немного истории. В 1954 году канадцы Джеймс Олдс и Питер Милнер открыли центр удовольствия в мозгу крыс. Каждый раз, когда животное испытывает наслаждение, в этом центре повышается уровень дофамина, значит, одна из функций этого вещества – участие в механизмах положительного подкрепления и мотивации. В начале 90-х годов прошлого века германско-швейцарско-английский профессор Вольфрам Шульц опубликовал несколько статей о влиянии дофамина на поведение. Шульц показал, что дофаминергические реакции сложнее, чем казались. Исследователь вживлял обезьянам электроды в лимбические зоны мозга, использующие дофамин для передачи нервного сигнала между нейронами. Логично предположить, что зоны, выделяющие дофамин, будут активироваться каждый раз, когда животное получает лакомство – в данном случае это был виноградный сок. Затем Шульц выработал у подопытных условный рефлекс: обезьяне показывали картинки, и сок выдавался только после определенных. То есть, увидев конкретное изображение, обезьяна каждый раз ожидала сок. Шульц вывел следующую динамику: концентрация дофамина повышается, когда обезьяны неожиданно получали сок – что, конечно, не было новостью, просто подтверждало предыдущие данные. Однако после выработки рефлекса уровень дофамина стал повышаться также и перед выдачей. Этот выброс был значительно выше, чем непосредственно в момент получения сока. Получается, что предвкушение наслаждения мотивирует сильнее, чем непосредственное ощущение, более того, в момент достижения цели удовольствие сглажено. Выглядит так, будто эволюционно мы запрограммированы стремиться и предвкушать, но не наслаждаться, быть в поиске, а не почивать на лаврах, стремиться к удовольствию, а не пребывать в счастье.

Далее Шульц обнаружил, что если обезьяна получала сок в меньшем количестве, чем в предыдущий раз, то выделение дофамина уменьшалось – то есть получение меньшего стимула воспринималось уже как негативное событие. Выдача ожидаемого подарка не вызывала дополнительного удовольствия, и только выдача больше, чем ожидалось, вела к увеличению концентрации дофамина. Животные получали удовольствие только в предвкушении, в момент самого получения они были способны наслаждаться, только если награда оказывалась неожиданно большой.

Постоянная погоня за удовольствиями приводит к разочарованию, даже если мы получаем желаемое – мы расстраиваемся просто оттого, что получили чуть меньше, чем в прошлый раз. Получается, что настоящее, не обманное удовольствие мы ощущаем только в первый раз. Потом мы испытываем предвкушение, но не наслаждение от получения. Мы тратим силы на обретение того, что приносит меньше удовольствия, чем в первый раз, когда же получаем то, к чему стремились, то сравниваем с тем, как было в последний раз, и если получили чуть меньше, то расстраиваемся (хотя в первый раз были рады даже малости). Для того чтобы ощутить удовольствие по-настоящему, теперь нам надо большую дозу вожделенного, с каждым разом все большую – возрастающую геометрически. Но даже если у нас хватит энергии получить огромную дозу, то в конце концов удовольствие исчезнет – мы потеряем чувствительность. Ступая на путь удовольствий, мы попадаем на крутой истощающий подъем, заканчивающийся неожиданным обрывом и крушением. Напрашивается вывод, что погоня за привычными удовольствиями бессмысленна сама по себе – желаемое не принесет того, что обещает наш мозг!

В свете открытий Шульца можно заглянуть в разные темные области нашего поведения и узнать кое-что интересное – например, о прокрастинации. Очевидно, что мы предпочтем немедленную дофаминовую инъекцию от мелких дел большому и важному проекту, удовольствие от которого уже получили на стадии мечтаний и предвкушений, – мы подсознательно знаем, что удовольствие по окончании большого проекта неадекватно мало по отношению к затраченным усилиям.

Также мы можем наблюдать обилие существ, занятых такой же самостимуляцией, как крысы Олдса, – загляните в любой загруженный работой офис: постоянное суетное решение многочисленных мелких задач отворачивает людей от настоящей жизни – от семьи, дружбы, философии, хобби. «Хороший» работник всецело занят самостимуляцией: решение мелких задач – самый простой способ впрыснуть немного дофамина. Эта суета вовсе не касается карьерного роста, ведь иногда даже лентяи успешно делают карьеру.

Соперничество и карьеризм относятся к более сложному механизму – борьбе за статус, это стайные «обезьяньи» [89] Не только «обезьяньи», это игры всех стайных позвоночных, но у обезьян они особенно сложны. игры. Но постоянная погруженность в суету, многозадачная самозанятость – это лабораторная «крысиная» игра.

Также можно развенчать устойчиво внедряемый на тренингах стереотип о важности такого навыка, как многозадачность, – этот навык действительно важен. Для дофаминового самоудовлетворения, но не больше. Мало кто из бизнес-коучей признается, что обучает не столько эффективности, сколько самоудовлетворению.

Похоже, что наши тела сконструированы таким образом, чтобы не «перегрузить» нас удовольствиями. В чем смысл этого, почему так произошло в ходе эволюции? Наша привычка видеть смысл во всех событиях в очередной раз может сослужить плохую службу. Было бы наивно видеть какую-то конечную цель у такой научной абстракции, как естественный отбор. Еще глупее ожидать, что смыслом естественного процесса, развивающегося в силу происходящих причин, будет создание нашего счастья. И уж совсем дико было бы предполагать, что у такого явления цель совпадает с нашим представлением о счастье. Мы уже выяснили, что наши предки боролись за существование и размножались, и у всей этой бесконечной кадрили вовсе не было цели сделать нас счастливыми. Те, кто выжил, передали гены следующим поколениям и стали нашими предками. Логично, что это были не те, кто счастливее, а те, кто успешнее размножался. Получается, что современные люди снабжены всеми механизмами для успешной передачи своих генов, но о счастье здесь речь не идет.