Евгений Бульба - Биология и Буддизм. Почему гены против нашего счастья и как философия буддизма решает эту проблему

Роберт Райт в книге «Почему буддизм – правда» справедливо пишет, что естественный отбор вел к тому, чтобы мы были постоянно неудовлетворены. Постоянно озабоченное животное более активно, чем счастливое и довольное. Оно будет расширять ареал, использовать любую возможность для размножения, конкурировать за высокоранговых половых партнеров, бороться за статус, искать укрытие, беспокоиться о запасах пищи… Очевидно, что такие особи оставляли больше потомства. Мы запрограммированы суетиться и бороться за малейшую возможность распространить свои гены. В результате в нас сформировался механизм, который манит и обещает несказанное удовольствие, – это пряник; и с другой стороны, не приносит окончательного удовлетворения – это кнут. Чтобы не дать нам почивать на лаврах, удовольствие выключается, как только мы достигаем желаемого, – мы не должны останавливаться! В такой схеме счастью места не найдется – эволюция сделала нас алчущими и отняла возможность испытывать длительную удовлетворенность. Суетное, ослепленное ложными надеждами, неудовлетворенное, ненасытное, пребывающее в безнадежной гонке за счастьем существо – таков портрет кандидата на победу в эстафете за передачу своих генов.

Буддизм педантично описывает сансару ради того, чтобы мы давали себе ясный отчет о природе своих несчастий. В буддийских текстах упоминается классификация страданий, которые удивительно созвучны современности. В тексте ламы Цонкапы «Ламрим Ченмо» они названы «горестями»: неопределенность, одиночество и ненасытность.

Если проводить параллели, то вышеописанное отражает Первую истину в той ее части, которая говорит о горести ненасытности. Также наша постоянная погоня за неуловимым счастьем и самогипноз воспоминаний совпадают с описанием Второй истины.

С точки зрения биологии горесть неопределенности выглядит очень даже определенной – это работа сети пассивного режима, постоянно высматривающей возможные опасности. Ожидание опасности заставляет нас реагировать на огромное количество надуманных предлогов. Поскольку предки приложили немало сил, чтобы дать нам возможность родиться, их постоянная готовность встретиться с опасностью и реагировать имела свой смысл. Мы сегодня живем в намного более безопасном мире, однако платим ту же цену. Хронический стресс приводит к так называемым болезням цивилизации – сердечно-сосудистым болезням, диабету, онкологии… Никто из нас не знает, какую цену заплатит именно он, но то, что никто из нас не избегнет болезней старости, – это можно сказать наверняка.

Еще более очевидной выглядит горесть одиночества. С биологической точки зрения одиночество – неестественное состояние. Человек – стайное животное, логика его развития подразумевает жизнь в окружении партнеров. Мы обладаем врожденными органами, отвечающими за сотрудничество. Это зеркальные нейроны, одна из функций которых – эмпатия. Мы обладаем специальными возможностями для изучения языка и обучения другим навыкам, если эти возможности не задействованы в соответствующем возрасте, то человек вырастет неполноценным. У нас есть встроенные механизмы стыда, совести, альтруизма, репутации, парохиальности… Суммируя, можно сказать, что для нас жизнь в обществе безальтернативна. Все эти механизмы заставляют некоторых из нас мучительно переживать даже подозрение на одиночество. Одновременно с врожденными механизмами, отвечающими за партнерство, мы снабжены инстинктом самосохранения, эгоизмом, соперничеством, конкурентной агрессивностью, стремлением выстраивать иерархию и продвигаться по ней… Эти качества неизбежно заставляют нас вступать в противоборство и очерчивать границы. И, подчиняясь им, мы ощущаем свою отдельность, граничащую с одиночеством. То есть наша жизнь проходит в постоянных качелях между необходимостью быть частью группы и стремлением к доминированию и проведением границ.

Кроме того, с появлением городов горесть одиночества приобрела совсем уж драматический оттенок. Вокруг нас вращаются тысячи лиц, но при этом одиночество стало проблемой более острой, чем несколько сотен лет назад. В чем здесь дело? 180 тысяч лет наши предки жили в условиях малой группы. Наша оперативная память в состоянии удержать 200–300 контактов. Очевидно, это и был уровень населенности окружающего мира, к которому мы приспособлены. Средняя численность племени, в котором сотни тысяч лет жили наши предки, – 50–150 человек. Это был привычный, знакомый мир. Для того чтобы увидеть действие наших эволюционно отточенных психологических адаптаций, стоит пожить в деревне на 100–200 жителей. А еще лучше, в племени собирателей.

Для представителя нашего вида каждое незнакомое лицо – это легкий стресс, незнакомец вызывает легкое напряжение и запускает исследовательский инстинкт. То, что мы сегодня каждый день встречаем больше людей, чем наши предки за всю жизнь, нельзя назвать здоровой обстановкой. Ценой легкого стресса мы научились отгораживаться от незнакомцев, но при этом из-за темпа современной жизни наше племя на самом деле уменьшилось. Цена отгораживания от незнакомцев привела к тому, что мы реагируем на своих знакомых сдержанно – так же, как на многочисленных малознакомых людей. Мы эмоционально дистанцируемся от окружающих и попадаем в странную ситуацию – море новых лиц (что для человека тревожно) и очень маленькое племя (что для него еще более страшно).

Мы периодически слышим, что «человек – самое страшное животное», что ни одно животное не может быть таким жестоким по отношению к своим собратьям. Почему это давно приевшееся клише так живуче, почему постоянно всплывает в книгах, фильмах и в светских беседах? Почему общественная мораль дала такой катастрофический сбой?

Известный зоолог и этолог Десмонд Моррис исследовал поведение людей в мегаполисах [90] Моррис Д. Людской зверинец. СПб.: Амфора, 2004. . Его занимала мысль о том, что люди ведут себя в городах нетипично – более агрессивно и невротично, чем в традиционных обществах. Люди часто проявляют необоснованную жестокость, теряют эмпатию, не уважают старших, легко нарушают личностные границы… Выражаясь простым языком, он пытался понять, почему люди в городских трущобах ведут себя «как звери». Постепенно Моррис пришел к интересному выводу. Люди в городах ведут себя не просто «как звери», а «как звери в условиях перенаселения». Ученый говорит о том, что поведение человека достаточно точно повторяет поведение животных, живущих в неволе, в перенаселенных пространствах – стресс, неспровоцированная агрессия, отсутствие движения и спровоцированные этим болезни, бесполезность инстинктов и адаптивных механизмов… Стайные животные начинают проявлять те же самые черты, когда их содержат плотными группами в клетках и зоопарках, – точно так же повышается агрессивность, нарушается партнерское поведение на охоте, распадается иерархия. Неестественная скученность для любого животного – сильный стресс. Естественной защитной реакцией является стремление провести границу и отгородиться, что порождает муки одиночества. Все это навалилось на нас с того времени, как человечество оказалось в городах. Мы живем зажатые со всех сторон и воспроизводим поведение мышей в тесной клетке.