Денис Колосов - Знание психоанализа. Заблудшее означающее

Однако вовсе не принятое на определенном этапе анализа решение стать аналитиком является предметом нашего интереса. Все то, о чем мы говорим по преимуществу и первородству относится именно к фигурам анализанта и аналитка по той причине, что наиболее полной и завершенной перспективой конца анализа для любого, кто вступает на его путь, является именно бытие аналитиком. Когда субъект в процессе анализа пересекает свой фантазм и происходит то, что Лакан предлагал рассматривать как преобразование симптома в синтом, его желание, никуда при этом не исчезая, в известной степени оказывается избыто. Субъект, будучи, продолжая оставаться субъектом, то есть по определению желающим, с установлением своего желания в известной степени смиряется. Он добровольно расстается с тем желающим элементом, который отвечал за образуемую на втором круге желания, в виде дублирующей его надстройки, бессмысленную защиту 7 7 Бессмысленной в силу того, что, если можно так выразиться, «первое» желание и так несет в себе ограничение, не позволяющее ему преодолеть ту грань удовлетворения, что отделяет его от невозможного наслаждения и, следовательно, самоаннигиляции. , работающую на сдерживание желания как такового. Упразднение этого «второго», паразитирующего на «первом», и сопротивляющегося ему желания позволяют субъекту переприсвоить желание в том его виде, который в психоаналитической литературе характеризуют в терминах «смерти желания» или «преодоленного», «отсутствующего» желания. Это избавленное от балласта желание по сути своей и соответствует желанию аналитика, а в случае, если анализант в итоге аналитиком стал, – то в качестве него и работает. Заметьте, что речь не идет о желании, полностью проанализированном или очищенном от любых примесей. Речь о желании, которое на определенном уровне, хоть и перестало держать против себя обсессивную оборону, тем не менее на базовом уровне желания как такового все противоречия и недостатки, присущие желанию по природе, за собой сохранило.

Другими словами, нас интересует тот факт, что аналитическая практика в своем изводе производит аналитиков, и тот факт, что, пройдя весь круг анализа, некоторые субъекты аналитиками не становятся, не отменяет того, что они ими потенциально являются. И вопрос о том, что многие из анализантов, прошедших весь аналитический цикл, в итоге от профессиональной аналитической деятельности отказываются, столь же важен, как и тот, что же именно выступает для новоявленных аналитиков помехой в образовании ими прочной и «устаканенной» практики. И эти вопросы непосредственно связаны с заглавной темой данного издания. Конечно, нельзя однозначно утверждать, что главной целью анализа является производство все новых аналитиков. Тем не менее неоспоримым является факт того, что момент конца анализа непосредственно сопрягает позицию аналитика с позицией субъекта, свой анализ полностью исчерпавшего.

И тот факт, что, вступая в аналитическое взаимодействие, все анализанты, вне зависимости от того, какие цели они себе в анализе ставят, чем и когда их анализ завершится, имеют одну и ту же перспективу, позволяет нам позицию анализанта относительно главного аналитического инструмента – переноса – обобщить. Заметим, что финальная для каждого вновь поступающего в анализ субъекта открытая перспектива его полного завершения открывает еще одну сторону сущности психоаналитического переноса – переноса текущего бытия анализанта в будущее бытие аналитиком и, ретроспективно наоборот, переноса бытия аналитиком из, пусть и нереализованной, будущности в настоящее каждого анализанта.

Это позволяет нам обобщить и те парадоксы, перипетии, затруднения, и даже невозможности, которые, начиная с определенного момента, ситуацию переноса как такового отмечают.

Что представляет собой перенос сегодня? Осмелюсь предложить свое определение. Перенос сегодня – это внутрианалитическая ситуация, которая, формируя новый, альтернативный симптом субъекта, делает это, включая в него параллельно в качестве его элементов и симптом самого психоанализа в его текущем положении, специфику положения психоанализа и психоаналитика на широкой публичной сцене, а также симптом психоаналитического сообщества, взятые одновременно на различных уровнях. Таким образом, можно себе представить, что каждый поступающий в анализ субъект вынужден иметь дело не только со своими, так сказать, собственными, индивидуальными неразрешимостями, но также и с неоднозначными, спорными, сомнительными перипетиями психоанализа в целом – положением психоанализа как институции, теории и клиники, – транслируемыми речью определенного формата. Какова причина подобного положения вещей, будет сказано ниже, однако, предваряя, скажем, что это связано с изначальной выдвинутостью анализа за свои пределы, его включенностью в общую социокультурную, политическую повестку и, соответственно, с размыванием границ между собственно психоанализом и другими дискурсами, областями знания, способами мысли.

В отличие от того, что сегодня можно услышать на этот счет, в отношении переноса все зависит от серьезности аналитического намерения. Перенос должен быть адресован не аналитику, а анализу. Поэтому многие, понимая это буквально, делают все, чтобы аналитическую дисциплину удержать на высоте. Скажем, миллеровская позиция предполагает, что анализ нужно оберегать от профанов. То есть, если не существует переноса на сам анализ как на институцию, практику или будущую профессию, перенос на аналитика никогда не сложится. Это тоже определенная загадка. Этого Фрейд никогда не объяснял. И на самом деле, делая все, чтобы перенос сложился именно в области анализа – пропагандируя аналитическую дисциплину, читая лекции о ней, посещая различные учреждения для того, чтобы дать об анализе знания, – он тем не менее никогда об этом не писал и не говорил. Хотя для всех это было очевидно. И когда анализант пишет, что он хочет «пройти у вас анализ» или «анализ у вас», главное означающее – это «анализ», а не «вы». Фрейд создавал репутацию именно дисциплине. Хотя буквальная поддержка этой репутации тоже может обернуться своего рода выхолащиванием. Мы это видим на примере того, что сейчас происходит с миллеровской школой. Как бы руководство и представители этой школы ни ценили анализ, как бы ни ограждали его от разнообразных влияний и воздействий, он от этого страдает не меньше, чем от смешения его, скажем, с психологическими дисциплинами. Чрезмерная рафинированность ему тоже не показана. По всей видимости, больше того, что сделал с психоанализом в широком смысле Лакан, при котором он сделался абсолютно разомкнутым, открытым любой интеллектуальной сцене, сопряженным с критикой власти или разбором кинематографа, – извлечь из него нельзя. Другими словами, до Лакана анализ не вызывал такого почтения потому, что представлял собой систему до некоторой степени популяризованную, но замкнутую, а после Лакана, напротив, он делается системой непопулярной, хотя и предположительно открытой. Однако Лакан сочетал и то и другое, чего не удается всем остальным.