Сергей Горошкевич - Эрато и Эрот. Поэты о любви: опыты ментального анализа. Часть III

В уединенном упоенье
Ты мыслишь обмануть любовь.
Напрасно! – в самом наслажденье
Тоскуешь и томишься вновь.
Амур ужели не нагрянет
В не освященный твой приют?
Твоя краса, как роза, вянет;
Минуты юности бегут.
Ужель мольба моя напрасна?
Забудь преступные мечты:
Не вечно будешь ты прекрасна,
Не для себя прекрасна ты.

Не достучаться до души —
Большой и тяжкий грех…
Все души в мире хороши,
Твоя же лучше всех!

И я к тебе стучусь: тук-тук!
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук!
Так отзовись же, милый друг,
На мой упорный стук!..

Зачем, когда мы так близки, напрасно гибнуть от тоски,
Тверда, рассудку вопреки, – я, мол, сама себе судья?

В темнице жизни заперта, твоя увянет красота,
Покинет смех твои уста, и сгинет радость бытия. /…/

Смотри, мою отвергнешь страсть, – тебя я вечно буду клясть,
И тех моих проклятий власть всю жизнь не даст тебе житья.

Не мучьте же меня, мой друг,
отриньте беса гадкого
и дайте мне из Ваших рук
вкусить нектара сладкого.

Прощусь с тобой и жажду встречи снова,
Так жаждут лишь любители хмельного.
Хочу всегда смотреть в твои глаза,
Но пусть они не смотрят так сурово.

Так не бежит от бури мореход,
Как, движимый высоких чувств обетом,
От мук спасенье видя только в этом,
Спешу я к той, чей взор мне сердце жжет.

Ты знаешь, ангел мой, что я питаюсь лишь
Лучами глаз твоих, что всякая другая
Еда нейдет мне впрок: зачем же, дорогая,
Свой взор – мой скудный хлеб – ты от меня таишь?

Любимая в театре мировом
На все бесстрастно устремляет взгляд.
Участвую в спектакле я любом,
Меняя облики на разный лад.
Найдя на свете повод для отрад,
Я маску для комедии беру,
Когда же горести отяготят,
Я делаю трагедией игру.
Но, радостный ли, в страстном ли жару
Явлюсь на сцене я – ей все равно:
Я засмеюсь – от строгих глаз замру,
Заплачу – ей становится смешно.
Она, стенай пред нею иль смеши,
Не женщина, а камень без души.

Тобою я смертельно в сердце ранен,
Я от любви безумен, бездыханен, /…/
Моей любви чистейшие порывы,
По-твоему, порочны или лживы. /…/
Смеешься ты – а мне и жить нет мочи,
Ты весела – а я мрачнее ночи. /…/
О свет души, когда б ты захотела,
Ты исцелила б душу мне и тело.

Слуга и друг в покорности своей
Я лишь гневил ее неоднократно
Своей любовью, – но любви цепей,
Покуда жив, я не отдам обратно!

Настолько безрассуден мой порыв,
Порыв безумца, следовать упорно
За той, что впереди летит проворно,
В любовный плен, как я, не угодив, —

Что чем настойчивее мой призыв:
«Оставь ее!» – тем более тлетворна
Слепая страсть, поводьям непокорна,
Тем более желаний конь строптив.

С тех пор, как увидел я дивный твой лик,
Душа не лежит ни к кому из людей. /…/

И ласки твоей я и милости жду, —
Лишь ты мне – опора в юдоли скорбей. /…/

Свечою горю от страсти к тебе,
Но тщетно: не внемлешь ты муке моей.

Как пламень – я, любимая – как лед;
Так что ж я хлад ее не растоплю
И он в жару моем не изойдет,
Но крепнет лишь, чем больше я молю?
И почему я жар не утолю
На том морозе, что в душе у ней,
А все в поту клокочущем киплю
Средь ширящихся яростно огней?
О, всех явлений на земле странней,
Что огнь твердыню льда лишь укрепил,
А лед, морозом скованный сильней,
Чудесно раздувает жгучий пыл.
Да, страсть в высоких душах такова,
Что рушит все законы естества.

В том не моя вина – моя беда,
Что, как бойцы, сошлись в неравной схватке
Мой пыл и холод твой; надежды шатки,
Что завершится миром их вражда.

Любовь и безразличье – два плода
На дереве одном, и нет разгадки,
Как может быть, чтоб горький плод и сладкий
Рождали те же почва и вода.

В одном и том же пламени горячем
Воск, размягчаясь, плавится, а глина
Твердеет, жару противостоя.

И мы не в силах поступать иначе:
В огне, любовь которому причина,
Все непреклонней ты, все мягче я.

Была бы в вас хоть капля сожаленья,
Смогли б растрогать вас хоть иногда
Чужая боль, сторонняя беда,
Я б вашего добился снисхожденья.

Но все мои мольбы и все томленья,
Вся страсть моя малейшего следа
Не оставляли в вас, и лишь вражда
Была наградой за мои мученья.