Николай Болотов - Парадоксы интеллектуального чтива. Книга третья «Экономика России по Аристофану»

Неудивительно, что в европейской истории были и Столетняя, и Тридцатилетняя войны, а уж про семилетние и говорить нечего. Английский историк Роуз писал о войнах европейского средневековья: «Мы не должны смотреть на войну той эпохи как на нечто подобное тотальной войне современного общества: она была скорее способна поглотить избыток жизненной энергии общества, нежели обескровить его; она в основном занимала только тех, кому нравилось ею заниматься. И она не была продолжительной: она то вспыхивала, то угасала, особенно на море, где были длительные интервалы, когда ничего не происходило».

Так было во все века в западной Европе. Как только её государства оправлялись от неурожая или нашествия чумы и прирастали численностью мужского населения – потенциальных воинов, церковь объявляла очередной крестовый поход «ко гробу господню», чтобы обогатиться за счёт военного грабежа.

Иное дело кочевая война. Экономика кочевья такова, что для выпаса скота требуется лишь около 20% мужчин племени.

«Таким образом, из производственной сферы (небольшим числом ремесленников здесь можно пренебречь) высвобождался труд восьмидесяти процентов взрослых мужчин. Они могли целиком, профессионально посвятить себя войне. Эта особенность хозяйства кочевников позволяла им… наносить страшные удары земледельческим народам, значительно превосходящим их и численностью, и уровнем культуры».

Если в ходе набега племя потеряло 80% мужского населения, то с экономической точки зрения оно никакого ущерба не понесло. Достаточно по окончании войны разделить всех женщин между уменьшившимся в пять раз мужским населением, и продолжать воспроизводство и материальных благ, и населения. Поэтому война для них объективно является экономически выгодным занятием – понесённые потери компенсируются захватом чужого имущества.

В войне с кочевым народом нельзя было позволить себе потерпеть поражение, это приводило к подлинной катастрофе. Русская же система управления вырабатывалась именно в годы борьбы с кочевниками. Сначала с хазарами, потом с печенегами, затем с половцами, потом с татарами (причём каждая последующая волна кочевого нашествия была в военном отношении сильнее предыдущей, и в силу большей военной эффективности эти волны сменяли друг друга).

Если прибавить к специфическим военным лишениям России ещё и поборы со стороны властей постоянный армейский постой, помещичий произвол, вымогательство со стороны родственников и общины, пожары, разорительные неурожайные годы, то становится очевидной невозможность долговременного обогащения и передачи богатства по наследству. Что не отняли чужеземные супостаты – заберёт родное государство, что осталось от государства – заберёт барин, что не сумел отнять барин – заберёт община, что не заберёт община – заберут родственники и так далее.

Итак, нет стабильности – не будет постоянно растущего богатства – это как рефрен. А как у нас со способностью постоянно и честно зарабатывать?

Когда же свалится в руки обещанный пословицей воз денег?

Как можно разбогатеть?

А, знаете, как ни странно, но такая возможность в России есть, и не столь уж редкая, поскольку связана именно с периодической нестабильностью в стране.

В периоды нестабильного состояния общества, всегда появляются люди, которые могут пристроиться к каналам перераспределения и быстро обогащаться. В переломные эпохи радикальных реформ появляются целые прослойки нуворишей. Так было и при Иване Грозном, и при Петре I, и в начальный послереволюционный период, и в перестроечные и постперестроечные годы, да и сейчас их немало……

Наибольшая часть из них богатела благодаря успешной деятельности по перераспределению ранее созданных благ, другие – за счёт использования служебного положения, которое в суровые нестабильные годы становилось особенно прибыльным.

Конечно, это виды противозаконного обогащения, и государство российское во все времена пыталось с этим явлением бороться. Но всегда эта борьба была похожа на войну Дон Кихота с ветряными мельницами. Даже Петру Первому ничего не удавалось сделать. И чем больше он «выкачивал» ресурсов из нации на свои реформы, тем больше денег уворовывалось. О масштабах казнокрадства и коррупции того времени «говорят сведения о том, что из 100 собранных податных рубле попадали в казну только 30.

Это я не про коррупцию, которая была в России во все времена, но про специфику системы российского накопления денег и её сохранности. И не только при частной собственности, но и при её отсутствии в СССР. Перед скоротечной реформой 1947 года в Москве, в сберкассе при Центральном телеграфе, где традиционно держали деньги кремлёвские и цековские аппаратчики, ежедневный оборот увеличился с 88 тысяч рублей до 2 миллионов 200 тысяч рублей. Они точно знали, в отличие от всей остальной страны, что обменная реформа будет. Надо было срочно менять огромные для СССР суммы, при этом всеми возможными способами.

Сразу же, на сотни процентов, возросла выручка ювелирных и всех без исключения промтоварных магазинов, даже музыкальных! Покупались, в основном, фортепьяно, но не только. Выметалось все сплошь, до турецкого барабана, включительно!

Чтобы сохранить остатки товаров, магазины, по приказу ЦК КПСС стали закрываться на переучёт. Но это мало помогло, с прилавков коммерческих магазинов, которые торговали без карточек, но по значительно более высоким ценам, сметались колбасы, сыры, масло.

14 декабря 1947 года, после даты окончания обмена денег, местные банковские умельцы стали принимать вклады задним числом, так что большая часть «заработанных тяжким трудом денег» сохранилась, несмотря на наши предыдущие выводы о прошлых российских временах.

Это лишь говорит о том, что коррумпированное чиновничество в России никакая напасть не берет.

И чем страшнее эта напасть, тем избирательней коррупция действует. Ведь реформа 14 декабря 1947 года «О проведении денежной реформы и отмене карточек на продовольственные и промышленные товары» носила конфискационный характер, имевший целью сокращение денежной массы у коррумпированной части населения, оставшейся у неё после войны в результате её «антиконституционной» деятельности. И по оценкам некоторых экономистов наличная денежная масса действительно уменьшилась в три с лишним раза с 43,6 до 14 млрд руб. Но только с тем уточнением, что у коррумпированной элиты она фактически (в товарном отношении) возросла, при том, что по оценке Госбанка после обмена на руках у населения оставалось около 4 миллиардов старых, не обменянных рублей.

И я сам в то время был свидетелем тех «оставшихся» у населения денег, когда наутро 9-ти летнем пацаном, проходя мимо здания сберкассы, набрал в охапку несколько десятков тысяч рублей из ветром разметавшихся куч банкнот. На радостях отдал их деду, который похвалив меня за находчивость, сказал, что теперь есть чем растапливать печку.