Николай Болотов - Парадоксы интеллектуального чтива. Книга третья «Экономика России по Аристофану»

На Западе так не принято.

«В современном российском контексте это нередко выражается в том, что родители продолжают содержать даже женатых детей. Поддержка детей и внуков вообще выходит за рамки рыночных отношений – как прямых, так и косвенных», – пишет английский исследователь Теодор Шанин. Но он не понимает, что генетическая память русского народа ещё помнит голод, и помощь родственниками воспринимается как жизненно необходимая вещь. Однако такое положение дел, естественно, затрудняет функционирование системы материального стимулирования. Молодёжь долгие годы «ищет себя», сидя на родительской шее, вместо того, чтобы по-настоящему вкалывать и зарабатывать.

Исходя из всего выше написанного, становится странным, что люди вообще соглашаются работать. Первый стимул – работа для обогащения – отпал в силу уравниловки, второй возможный стимул – работа для поддержания существования – отпал в силу благоприятного устройства русского общества, когда все помогают ленивому, пьяному и убогому. Лень была экономически обусловлена и не могла не стать чертой национального характера.

Как в русском языке звучит расчёт с работы?

– «Уволить», то есть дать волю, освободить, облагодетельствовать.

Во всем мире рассчитывают с работы и выгоняют, а у нас дают «вольную»!!!

По-английски невыход на работу звучит как «отсутствие» (абсентеизм), без какой-либо эмоциональной окраски этого факта. В русском языке в данном случае употребляется особый термин – «прогул», от слова «гулять», отдыхать на свежем воздухе.

Невыход на работу как праздник! Это только в советской песни звучало: «Трудовые будни – праздники для нас!». Русский язык не обманешь, он откровенно показывает, что для нас праздник. Как гласят популярные поговорки – «Работа не волк, в лес не убежит», «Работа дураков любит».

Конечно это великая вещь – социализация русской общины, позволяющая выжить практически всякому юродивому.

Это очередной несимметричный русский ответ либеральной демократии – как предпосылка перспектив выживания государства в эпоху глобализации. Не за счёт конкурентного обогащения, а при помощи сверх способности к выживанию. И пренебрежение к «излишнему» богатству русского этноса в этом плане следует считать за прогрессивный признак, способствующий конкурентоспособности нации, при всем видимом её нежелании участвовать в этой мировой глоболистической эпопее!

Однако у социологов есть и другая альтернатива. Они считают, что для выживания в условиях конкурентной глобализации России срочно нужно находить паритет между жестокостью конкуренции и благолепием общинной взаимопомощи.

И я уверен, что посылы этого в многообразии русской нации есть. Меня поражало состояние, хорошо известной мне интеллигенции, да и не только её, в кошмарные 90-е годы. Тогда целые институты и заводы продолжали работать даже тогда, когда служащие месяцами не получали зарплату. Таких «трудоголиков» были многие тысячи. Ничего подобного на меркантильном западе быть не может.

Над этим феноменом вполне можно подзадуматься!

Но это уже другая тема, а мы и так удалились от нашей.

Напомню, что она про отношение русской нации к символу богатства. В русском фольклоре не закрепилось уважительного отношения к богатству. Если в сказке говорится – «жить-поживать да добра наживать», то под добром подразумевается самый необходимый набор имущества. Когда в сказке подчёркивается достоинство даже царствующего героя, то говорится о том, какой у него кафтан красивый, сабля острая, конь резвый, терем высокий………Но никогда речи нет о цене и стоимости этого богатства. Не было в России больших личных богатств, передаваемых по наследству.

Не о чем было и сказки сказывать!

В России богатый, как и бедный, не имел никаких гарантий, никакой уверенности в завтрашнем дне. Не случайны русские пословицы «От тюрьмы да от сумы не зарекайся», «Всех денег не заработаешь», «Деньги что навоз – сегодня нет, а завтра воз» и множество других, пропагандирующих пренебрежительное отношение к деньгам, как к временному явлению.

Как правило, богатство не обеспечивало своему владельцу физическую безопасность, накопленное имущество не делало жизнь своего владельца продолжительнее и счастливее, чаще наоборот.

В этом состоит разительное отличие, скажем, от раннефеодальной Англии, по законодательству которой, «каждый, владеющий пятью наделами и при этом имеющий щит, кольчугу и отделанный золотом меч, является тэном» (дворянином начального ранга). То же звание жалуется купцу, «три раза переплывшему море за свой счёт». В более поздние времена «королевские приказы на протяжении XIII и XIV веков принуждали всех лиц, с годовым доходом в 20, позднее в 40 и 50, а один раз (в 1353 году) даже в 15 фунтов, принимать рыцарское звание.

В России стремление к обогащению не являлось столь действенным мотивом в деятельности людей, как это должно быть в нормальной, конкурентной экономике. Представьте, что будет, если из западного общества «вынуть» стержень – желание граждан разбогатеть – все общественное устройство рухнет!

А в России представление о неправильности и даже греховности тяги человека к достатку издавна было общепринятым. Исторические уравнительные правила жизни вынуждали зажиточных людей по возможности прибедняться. А раз надо скрывать имущество, то какой же смысл его зарабатывать?

Разбогатевший человек не становился более независимым, в каком сословии он родился, в том и помирал.

Конечно, были, исключения из правил, предприниматели, выкупившие себя из крепостной зависимости, – Морозовы, Прохоровы, Гарелины. Но их всех по пальцам можно пересчитать.

Однако, в противовес самому себе и всему тому негативу о русском менталитете, который я привёл выше, хочу сказать, что именно их трудом и трудами им подобных пассионариев, Россия в начале прошлого века рванула на 4-е место в мире по объёму ВВП.

Надо всегда помнить, что история не делается средневзвешенным уровнем любого этноса, будь он ленив, как русский или трудолюбив, как немецкий. Историю делает пассионарный дух тех самых единиц, про которые мы в данном эссе и не упоминали.

Видимо, в этом качестве русский этнос также необычайно живуч и неистребим историческими ненастьями, которых на русскую душу пришлось с великим избытком.

Таковы исторические качества российского богатства и общественного отношения к нему. Эти качества, совершенно естественно, вылились в психологию этноса и его философское кредо по данному вопросу. Западная демагогия либеральной демократии порицает российское пренебрежительное отношение к накоплению богатства, как исключительную «первобытную дикость», перенятую православием у язычества. При этом игнорируется то обстоятельство, что разное отношение у разных российских этносов к богатству весьма характерно. К примеру, уважительное отношение к предприимчивости и благосостоянию у иудеев. Спокойное отношение к богатству у буддистов и мусульман. Так что «упор» только на русских в этом плане – профанация.