Анатолий Демин - Эпизоды народной жизни начала XX века

Братьям и самим в большой интерес узнать, как всё изнутри устроено в весах и отчего поломка произошла. Умельцу же городскому тоже подфартило с даровыми помощниками – чёрную работу можно переложить на случившихся подручных.

Как в народе говорится: «Дело мастера боится!» Дал ремонт весам слесарь да ещё и молодым мельникам охотно, будто гордясь своим знанием, попутно всё разъяснил.

– Ну вот и порядок! Теперь после ремонта полагается проверку весам учинить.

– Чего ж ещё проверять-то, поломку же устранили? – спрашивает слесаря Иван.

– Потому и надо, что влезли мы в нутро весового механизма, а это вещь тонкая. Весы работать-то будут, да равновес показывать станут неверно! А проверка проста. Давайте-ка поставьте на гиревой и грузовой поддоны по пудовой гире.

Поставили братья гири, а утиные носики не встали один напротив другого – стало быть, не показали, как ни странно, равновес.

– Вот видите: гири-то одинаковые, а весы показывают, будто на гиревом поддоне гиря тяжельше. Значит, занижать будут весы вес груза. Так, теперь добавьте-ка на грузовой поддон полуфунтовую гирьку, – приказал умелец-слесарь.

Зина положил полуфунтовку, и носики весов сблизились, но ещё не сровнялись.

– Ещё одну полуфунтовку добавь.

Зина добавил.

– О, вот и равновесие! – обрадованно произнёс мастер. – И что из сего следует?

На адресованный молодым мельникам вопрос Иван ответил молчаливым поднятием плеч, а Зина, улыбаясь во все зубы, сказал:

– А чёрт его знает, уважаемый!

– А из этого, молодцы, следует, что весы сейчас занижают каждый пуд груза аж на целый фунт. Понятно теперь?

– А то! – ответил Иван.

– Да чего уж тут не понять? Теперича всё ясней ясного! Чай, имеем соображение. Чай, не дурни мы с братом Иваном!

– Ну что, парни, вы с головой, вижу. Теперь смотрите, что надобно делать для правильной настройки весов. Перво-наперво убираем с поддона эти самые две полуфунтовки, потом ослабляем вот эту гайку и подтягиваем вот эдак рычаг, покуда утиные носики не сровняются. Подтягиваем, подтягиваем. Вот – всё! Ну и теперь снова туго закручиваем гайку. Вот так. Готово! Поняли?

– А то! – подтвердил свою понятливость Иван.

– Поняли и усвоили, уважаемый, как «Отче наш», – добавил свои слова к Иванову восклицанию Зиновий. – Другой раз хозяевам в Плавск ездить нужды не будет!

Так дальше и повелось. Если случались какие неполадки с весами, братья быстро давали им ремонт. И вот как-то подходит Зина к Трофиму Ивановичу.

– Дядя Трофим, – говорит, – потолковать кое о чём надо бы.

– Ну, давай потолкуем, – отвечает мельник.

– Тут, понимаешь, дядя Трофим, такое дело. Знаю я, как к весовому механизьму один хитрый потаённый рычажок приделать так, чтоб вес зерна при приёме на помол занижать малость: на полтора-два фунта на пуд, а муку на выдаче, как есть, правильно взвешивать.

Слушал Трофим Иванович племянника и всё более нахмуривал брови.

– Стало быть, Зиновий, предлагаешь людей обманывать?!

– Да какой обман-то? Два фунта на пуд – это ж тьфу, мелочь! С заказчика-то не убудет, а нам польза! Как говорится, с миру по нитке – голому рубаха!

– Ах ты, Зина, Зина! Сгубишь ты свою душу! Речёшь про воровство, хоть и малое, и совести своей не слышишь. Ведь сказано в Святом Писании: «Не укради!» Вот и мудрость народную поминаешь лукаво. Ужель тебе, племяш, непонятно – рубаха-то во благо голому, когда из жертвенных ниток, а не из ворованных у мира! Довольно нам должно быть и того, что зарабатываем честным трудом, а сверх того Господь нам и немерный припёк даёт – забыл? Так что выбрось из головы, Зина, греховные мысли и давай-ка к делу. Вон мой кум, Кузьма Никитич Стефанов, зерно привёз.

А нам остаётся только объяснить, что за «немерный припёк» имел в виду Трофим Иванович Нефёдов.

Читателю известно – мельничные жернова состоят из нижнего неподвижного и верхнего подвижного, точнее, вращающегося жернова. Между жерновами имеется зазор, но самое главное – на обращённых друг к другу сторонах жерновов делается насечка в виде канавок-борозд, расходящихся от центра к краям, по которым мука двигается и ссыпается в приёмный лоток. Со временем эти канавки забиваются уплотнённой мукой до такой степени, что процесс помола практически останавливается. По этой причине и возникает необходимость регулярной очистки канавок на обоих жерновах, для чего верхний жернов снимался. Вычищенная из канавок-борозд уплотнившаяся мука не слишком годилась для выпечки хлеба, но была вполне пригодна, к примеру, для оладьев, чем по праву пользовались мельники и называли поэтому такую муку «немерным», то есть не учитываемым «припёком».

Июль – пора сенокосная. И нет для крестьянства в июле дела важнее заготовки сена, коего надо зело много, чтоб хватило до новотравья. Это в далёких южных странах чуть ли не круглый год домашний скот на подножном корме может содержаться, а в северной нашей России по семи месяцев зелёной травы не увидишь, и без сена скотинку никак не пропитать долгой зимой. Больше всего сена идёт на прокорм коровы; не прокормить без сена и лошадь, и овец с козами; не обойтись без него, коли держишь гусей с курами; даже поросятам кое-когда хорошо сенца запарить, чтоб не захирели и, помилуй Бог, не сдохли.

Иные скажут, кормить скотину и зерном можно – вон в Европах, мол, так и делали и продолжают делать по сию пору. Отвечу на это. Всё верно, ведь и в России фуражное зерно спокон веков держали в закромах – а как же! Овёс для лошадей, ячмень, пшено, горох для свиней и птицы, но вот коров зимами предпочитали кормить душистым сеном. Оттого русское молоко, вообще молочные продукты, но прежде всего сливочное масло были вкуснее и здоровее европейских. И недаром даже знающие толк во вкусной еде гурманы-французы так ценили наше масло с его несравненным вкусом и тонким ароматом, кои оно получало от сена. Без сомнения, Европа тоже хотела бы коров кормить сеном, да не может она себе этого позволить! Где ж ей взять-то столько непаханых лугов, по их земельной скудости? Не то у нас: ширь земли – дух захватывает! Вот и вставали к августу месяцу по всей России копна со стогами, и полнились сеновалы.

Главное на сенокосе – добрые косы, и нет важнее, как хорошенько их отбить. Отбивка косы – дело, не терпящее спешки, муторное даже и требующее особой сноровки; потому занимаются ею, по обычаю, старики, коим не по силам уже стоять в ряду косцов, а косу направить – в самый раз.

У Боровковых, само собой, отбивщиком уж какой год сам Пётр Сергеевич. Для сего важного занятия была у Боровкова старшего измысленная им и сделанная своими руками нарочитая скамья, слегка напоминавшая детскую лошадку. С одной из сторон над скамейкой возвышался чурбачок, в верхнем торчике которого Пётр Сергеевич укрепил отбой – особого рода маленькую наковаленку с выступающим узким обушком. Поперёк передних ножек конька был врезан брусок – как опора для стоп отбивщика. Садился на скамейку-конька Боровков старший, как и положено – верхом, ставил стопы на опорный брусок, приспосабливал поудобней на коленях косу, вооружался молотком, лучше всего подходящим для отбивки косы, и, прижимая её жало к наковаленке-отбою, ударял по жалу молотком под прищуренным сосредоточенным взглядом, очень медленно перемещая косу по обушку отбоя. Под несильными, но точными ударами жало косы утонялось и получало в ходе такой холодной проковки особую прочность.