Норм Фелпс - Изменяя Игру. Почему битва за освобождение животных так трудна и как мы можем её выиграть

Моральное равенство требует лингвистической последовательности, об этом говорила Джоан Данайер в своей книге «Равенство животных» . Использование отдельной терминологии для животных обрекает их на моральную неполноценность. Мы должны принимать животных как личностей и соотносить их в языке с людьми, а не с растениями и неодушевлёнными предметами. Будучи чувствующими, разумными созданиями, они делят с нами самое главное. Животные – это общность, а не вещи. Поэтому я говорю о животных «она», «он», а не «оно», и использую относительные местоимения «кто», «кого». По этой же причине я стараюсь не использовать слова «личность», «личности» или «общность» в контексте, в котором они явно отделяют людей от животных.

Аналогично, одинаковые факты должны одинаково называться, и неважно, о ком мы говорим – о людях или не-людях. Если человек «ест», то и животные должны есть, а не «кормиться» или «пастись». Если люди «любят» тех, с кем они связаны, животные тоже должны любить тех, с кем связаны, а не «иметь их отпечаток в памяти». Если держать людей в заключении против их воли – это «лишение свободы», то удержание животных в заключении тоже должно называться лишением свободы. Если принуждение человека выполнять поручения для хозяина называется «рабством», то принуждение животных выполнять аналогичные действия – тоже рабство. И если лишение жизни невинного человека называется «убийством», то и лишение жизни животного должно называться убийством.

Борьба за освобождение животных – тяжелейшая битва в истории человечества.

Эксплуатация животных – наиболее распространённая и устоявшаяся форма угнетения из всех, что когда-либо осуществлялись людьми. В нашей психике и культуре она закреплена прочнее, чем любой другой произвол.

Эксплуатация животных – это общечеловеческое преступление, несправедливость, не ограниченная временем или пространством. За полтора миллиона лет до возникновения homo sapiens , 1,8 миллиона лет назад, наши предки в ущелье Олдувай в Танзании охотились на животных и убивали их для пропитания 7 7 McKie. . Мы не пали из мирного рая и не деградировали из золотого века ненасилия. Мы были хищниками ещё до того, как стали людьми, и в дорогу по пути эволюции взяли с собой и хищнические повадки.

Не было времени в истории нашего рода, когда мы жили, не убивая своих соседей. И нет ни одного человеческого сообщества, древнего или современного, в Азии или Европе, в Африке, Америке или на тихоокеанских островах, о котором мы можем сказать: «Это сообщество никак не связано с убийством животных» 8 8 В 1970 годах большую шумиху вызвало обнаружение в филиппинском лесу племени Тасадай – небольшой группы людей, живших, как утверждалось, фактически в культуре каменного века, Они были вегетарианцами и существовали, обходясь без насилия. Последующие исследования установили, что в действительности Тасадай поддерживали значительные связи с внешним миром, а заявления о них были выдумкой. Несколько представителей племени позже признались, что за участие в обмане им давали футболки, шорты, кепки и сигареты. . С первых дней неолитической революции – а она произошла 12 тысяч лет назад, когда люди занялись земледелием и начали строить города – история и археология не знают такого общества, которое не порабощало и не убивало бы животных ради пищи, шерсти и физической силы, не использовало бы их для перевозки груза, развлечений, жертвоприношений или исследований.

Теории о причинах эксплуатации животных, которые обвиняют в этом ту или иную религию, философию или экономическую и политическую систему, не замечают главного. Мы всегда и везде использовали животных – вне зависимости от того, какая религия, философия, экономическая система или культура влияли на нас в тот момент.

Эксплуатация животных выходит за пределы верований, времени, места и культуры. Это всеобщая несправедливость, потому что она зиждется на наших выгодах, настоящих и воображаемых, а не на идеологии, общественных устоях или религиозных догмах. Как пишет Кэтрин Уиллс Перло в книге «Родство и убийство: животные в мировых религиях» , скорее стремление порабощать и убивать животных формирует наши системы верований, нежели наши представления побуждают нас к порабощению и убийству.

Движимые потребностью и впредь наслаждаться плодами рабства и убийства животных, мы искажаем нашу религию и этику так, чтобы защитить и оправдать свои желания. Религия и философия предоставляют рационализацию наших желаний постфактум. При этом желания возникли прежде любой религии или философии; они оправдывают убийство и эксплуатацию животных, а не служат их причиной.

Истинная причина, почему мы порабощаем и убиваем животных, настолько проста, что обычно мы не обращаем на неё внимания в поисках более «сложных» оправданий. Мы эксплуатируем и убиваем животных потому, что нам нравится результат, и потому, что нам за это ничего не будет . Вот так всё просто. Нам нравится вкус и текстура мяса, сыра, яиц и мороженого, нам нравится удобство и красота кожаной обуви, шерстяных свитеров, шёлковых блузок и галстуков. Мы надеемся, что истязание и убийство животных поможет найти лекарство от рака, эмфиземы и СПИДа. Мы с нетерпением ждём, когда сможем отвести детей в цирк, где на арене танцуют слоны, и в тематические парки, где в воде кувыркаются дельфины.

Все сводится к тому, что мы можем потакать этим соблазнам и не беспокоиться о последствиях. Порабощение и убийство животных – преступления без наказаний. Мы, люди, будем делать все, что нам нравится или выгодно, и можем не расплачиваться за это. Поэтому белые притесняют цветных, мужчины притесняют женщин, а все мы угнетаем представителей других видов.

Капитализм, религиозные доктрины превосходства и другие идеологии, которые обычно становятся мишенью для обвинений в порабощении и убийстве животных, – не главная причина всех преступлений против животных. Их отношение к животным – это проявление эгоизма, глубоко сидящего в человеческой психике. Опыт прошлого показывает, что, устранив эффект, невозможно подействовать на желание, лежащее в его основе. Оно просто порождает новые свои проявления, чтобы беспрепятственно удовлетворять эгоистические нужды. В прошлом веке отказ от капитализма ничего не изменил для животных в России, Китае, Юго-Восточной Азии и Восточной Европе.

Нельзя утверждать, что мы можем добиться освобождения животных, не перестроив институты и идеологии, которые поддерживают их рабство и убийство. Мы не можем. В конце концов, они были созданы с расчётом на поддержание этих практик. Скорее всего, исправление или замена этих институтов и идеологий не прекратит наших преступлений. Желания, которые участвуют в этом, могущественны и свойственны всем людям: они прорастают в любых институтах или идеологиях, какие бы мы ни создали. Более сложная задача для нас – сделать так, чтобы застаревшая несправедливость не проникла в новые структуры.