Лейла Хугаева - Любовь и ненависть в Корнеллском университете

– Запрещать перестали. Наоборот включили в школьную программу, – пожал широкими плечами Уэйн, – я привез ее с собой из Англии. Я всегда вожу ее с собой, особенно в Америку. – и он так душевно расхохотался, что я сразу почувствовала что мы станем друзьями.

– Не слушай этих дурочек, серьезные люди не имеют никакого отношения к тайным организациям. Это все мифы и легенды для мистиков, которые приходят сюда не учиться, а развлекаться. Везде ведь есть свой процент бездельников.

Так мы потом и разделились в колледже на тех, кто жил этими мифами и кто смеялся над ними. Я попала в счастливое сообщество последних, и мы очень здорово проводили время вместе.

В год нашего поступления в Корнелл, в 2007 году, случилось еще одно важное для нашего дальнейшего пребывания происшествия. В Корнелле разразился скандал в связи с «хейзингом», который практикуют тайные общества. Вот что сообщает по этому поводу Википедия:

«Явление хейзинга представляет собой проблему как в организациях с представителями белой расы, так и с афроамериканскими и латиноамериканскими членами сообществ. Несмотря на то, что Национальный Панэллинский совет запрещает изнурительный труд и ритуальные унижения, на деле все оказывается совершенно по другому и приводит к множеству смертей и увечий. В 1989 году в Alpha Phi Alpha скончался Майкл Дэвис, в 2002 году во время прохождения процедуры посвящения погиб Джозеф Грин. В том же году во время ритуальных действий в Alpha Kappa Alpha умерли Кэнет Саафир и Кристин Хай. Несмотря на строжайший запрет на физически изнурительные ритуалы, они все равно имеют место в студенческих организациях, управляемыми несколькими собраниями сообществ. В 2007 году собрание Корнеллского университета Lambda Teta Phi было закрыто и двое из членов были арестованы по подозрению в совершении преступления действиями, в которых они угрожали испытуемым физической расправой, не давали спать, насильно заставляли принимать обет молчания и разговаривать лишь в семье и на занятиях с членами студенческого братства. Некоторые учебные заведения предали анафеме „организации греческих букв“ с полной уверенностью в том, что эти организации в своих структуре и методах управления не похожи на организации, сформированные демократическим путем. Наиболее известными эпизодами стали события 1980 года в Принстонском университете. В недавнем прошлом братства также были запрещены в Уильямском и Амхерстонском колледжах. Администрация университета Виктории потребовала запрета на функционирование студенческих братств».

Как можно видеть наш Корнеллский университет стал просто рассадником этих тайных студенческих братств, и в год нашего поступления это стало уже очевидным для всех., когда одно из них было закрыто, а члены его арестованы.

Другим, специфически корнеллским мифом был миф о Набокове и его мерзкой книге, которой здесь восхищалась та же аудитория. Как правило, те, кто любил мифы о тайных братствах, поддерживали и мифологию о Набокове и его Лолите. Они знали место, где он жил в Итаке, в каких зданиях читал лекции, знали наизусть снятые фильмы по Лолите, слушали одноименные оперы. Трудно представить себе более тошнотворный миф. Заметно было, что их завораживал успех, сама идея широкой популярности, славы и богатства, на которой строится попсовая культура Америки.

Глухое отвращение, которое будила в нас вся эта мифология, от ритуального хейзинга братств до лолит-лавинг, еще крепче спаяло наш союз интеллектуалов. А скандал 2007 года окончательно расставил все точки над «и» уже с правовой точки зрения. По крайней мере, в отношении тайных сообществ. Мы демонстративно отказывались вступать в какие-либо сообщества, наглядно показывая, что наш круг в семь-восемь человек тоже сообщество, вполне устраивавшее нас на тот момент. Мы даже отказались от участия в спортивных соревнованиях, поскольку именно с этими соревнованиями была связана острая конкуренция всех обществ, тайных и явных, и именно спорт являлся средоточием университетского тщеславия. Что впрочем не мешало нам заниматься спортом самостоятельно.

Однажды Гия принес нам майки, на которых он напечатал свой рисунок: Холдена Калфилда, которого стошнило у кинотеатра с яркой афишей. Мы посмеялись в полной уверенности, что никогда этого не оденем. Но после очередного спектакля Лолита, широко рекламируемого в радио и СМИ Корнелла, мы не сговариваясь, все вышли на следующий день в майках Гии.

Я уже говорила, что мои друзья поразили меня своим общим развитием и глубиной знаний в других, мало связанных с физикой областях. Я была довольно своим уровнем, пока не познакомилась с ними. Золотые медали на Олимпиадах приучили меня думать, что мое развитие находиться на должном уровне, и я расслаблено ждала лекций и семинаров. Общение с моими новыми друзьями показало мне всю убогость моих знаний. В сущности, на тот момент я не знала ровным счетом ничего, и если бы не тот громадный поток информации, который каждый день лился на меня из их заботливых и насмешливых уст, я конечно никогда не стала бы настоящим ученым, оставаясь на уровне заурядного студента физика.

Ричард рассказывал мне о литературе, которую он знал так глубоко и хорошо, что легко дал бы фору не только первокурсникам соответствующей специальности, но и выпускникам. Я в этом нисколько не сомневалась.

– Моя мама читала лекции в Кембридже сколько я себя помню, – улыбнулся Ричард, когда я выразила свое полное восхищение, – а потом мне и самому стало интересно. У деда громадная библиотека, и когда я проводил у него в деревне длинные летние каникулы, мне было чем заполнить праздные будни.

– Ты говорил, что теперь она здесь, ты приехал вместе с ней.

– Да, в этом году она начала читать лекции в Корнелле. Два года назад погиб мой отец, он был полицейским. Она никак не может этого пережить. Решила сменить обстановку.

Когда позже Ричард пригласил меня вместе с Флер к своей маме на чай, она, как только мы остались одни, нервно куря в аккуратную хрустальную пепельницу, начала диалог с того, что сообщила нам:

– Отец Ричарда погиб два года назад. Очередной безумный теракт. Я уехала из Кембриджа после двадцати лет неотлучной жизни в нем.

Было очевидно, что она борется с трагедией, которую еще не пережила, и которая угрожает засосать ее мраком своей зияющей раны. «Над пропастью во ржи», – почему то подумала я тогда, вспоминаю книжку Сэлинджера, которую Ричард привез с собой в Корнелл. И пообещала себе почаще заходить к миссис Уэйн на чай. Скоро мы стали с ней настоящими друзьями и она подолгу и с удовольствием рассказывала мне о разных книгах и авторах, которые меня интересовали.

– Я написала две книги, которые были изданы небольшими тиражами в Англии и разошлись в течении пяти-десяти лет. Немного людей меня знает, но тем не менее есть поклонники и у моего небольшого таланта, – улыбнулась она мне однажды, и я поняла что мы подружились. И конечно я очень просила ее книги, не только чтобы сделать приятное бедной женщине, мне действительно было очень интересно, ведь я тоже делала робкие первые шаги как автор.