Роберт Коппел - Быки, медведи и миллионеры

Том:Да, как с точки зрения психологии, так и с точки зрения процесса. Эта сделка вселила в меня громадную уверенность в себе, и после этой сделки пути назад уже не было. В реальности, я кое–что не учел. Сделка обернулась еще лучше. Сначала она не сработала и мне понадобились дисциплина, чтобы выбраться из создавшегося положения, а также эмоциональная решимость и уверенность, чтобы вернуться в эту сделку, когда, на мой взгляд, время было выбрано верно.

Вопрос:Это те самые сделки, которые всегда кажутся лучшими, не так ли?

Том:Думаю, да. Сначала они тебя встряхивают, но в глубине души ты всегда знаешь, что ты прав и ты должен снова вступить в них. Для меня это всегда наиболее прибыльные сделки. Сделка с Nikkei дала мне уверенность, потому что мы не собирались подводить черту. Мы были гибкими и мы собирались торговать в соответствии с нашим исходным тезисом, но когда время будет верным! По многим психологическим причинам очень сложно снова что–то купить по худшей цене, чем ты купил в первый раз. Но во многих случаях не сделать этого — серьезная ошибка.

Вопрос:Я лично не возражаю против того, чтобы выйти из сделки. Но Боже мой. как же я ненавижу, когда сделка проходит без меня и я остаюсь стоять на задворках. Это самое худшее ощущение!

Том:Совершенно верно.

Вопрос:В чем, на Ваш взгляд, состоит Ваша самая сильная черта как трейдера?

Том:Я бы сказал — в гибкости ума. Я не прочь взять что–то на рынке как входную информацию. Также понимание, что количество физических, умственных и эмоциональных усилий, необходимых для того, чтобы построить алгоритм — это временное, что ты заработаешь целое состояние или вылетишь! Думаю, разработка этого процесса — моя самая сильная черта. Ты не можешь быть слишком разборчивым по отношению к тому, что ты рассматриваешь как входную информацию. Поскольку очевидные вещи используют все.

Вопрос:Верно. Это похоже на то, что я, бывало, говорил, когда работал в операционном зале. Трейдеры или клерки, бывало, подходили ко мне и они накачивали меня, чтобы я заключил сделку

«без риска» или «с низким уровнем риска». Я всегда говорил, отнесите ее кому–нибудь другому, мне это не интересно. Мне нравятся рискованные, но я, очевидно, хочу обозначить пределы риска.

Том:Правильно.

Вопрос:Я хочу сказать, те, которые все считают нерискованными, обычно означают отсутствие выигрыша, так?

Том:Или огромный риск, потому что все ошиблись и это оказало давление на сделку.

Вопрос:Верно. А теперь, считаете ли Вы, что трейдеры отличаются от других людей? Считаете ли Вы, что мы, как группа, обрабатываем информацию иначе?

Том:Я снова думаю, что нужно быть очень осторожным, по крайней мере, в области обычных акций, в том, кого считать трейдером. В любом случае, я думаю, что настоящие трейдеры во многом очень сильно отличаются. Но в голову как значительное отличие приходит постоянное соблюдение стандарта интеллектуальной честности. Думаю, многие профессионалы интеллектуально не честны относительно стоимости, которую они добавляют к любому процессу, в котором участвуют. Настоящий трейдер постоянно пытается понять, оценить и точно настроить свои попытки быть честным в том, какие действия принесли результат.

Вопрос:Думаю, в этом направлении трейдеры всегда пытаются разобрать последнюю сделку, не так ли? Они постоянно пытаются упростить и довести каждое действие до дистиллята, сделать каждое усилие как можно более чистым, без всяких примесей; не важно, что это — чувство, интуиция, колебание!

Том:Я думаю, это так. Думаю, многим людям непросто пройти через этот процесс, потому что большинство людей действуют иначе. Итак, ты должен научиться культивировать этот уровень самоанализа, несмотря на то. что это противоестественно.

Вопрос:Как Вы научились это делать?

Том:По иронии судьбы я никогда об этом не думал в подобном ракурсе. Но экспромтом я бы сказал, что это умение уходит корнями в наблюдения за отцом на ипподроме. Знаете, в конных забегах ты много теряешь и люди говорят: «О, чертов жокей стоил мне забега» или «У меня была лучшая лошадь, но это была плохая дорожка». Умные люди никогда так не думают, они оглядываются назад и анализируют забег и лошадь, которая их победила, и выясняют, что они упустили.

Вопрос:И если они действительно умны, они задают себе вопрос, почему они поставили на ту лошадь.

Том:Точно. С трейдерами то же самое. Ты заключаешь сделку, в которой, как ты знаешь, задействован кто–то еще, и она расстраивается, а он звонит и о чем–то кричит. «Чертов президент сказал то–то», знаете, Вы слышали это миллион раз! Настоящий трейдер — это тот, кто рассматривает каждое решение как возможность узнать что–то полезное о себе самом и о рынке в процессе заключения выгодных сделок.

Вопрос:Каким был Ваш худший момент на рынке? Что–то выделяется на общем фоне?

Том:Их было так много. По правде говоря, плохие сделки сложнее запомнить. Но самые худшие не выделяются, потому что если ты по–настоящему дисциплинирован, они никогда не выходят у тебя из–под контроля. Часть процесса состоит в том, что я тяготею к тому, чтобы иметь миллион мелких потерь и мелких проблем. Суть в том, чтобы они оставались мелкими!

Вопрос:Как Вы ведете себя во время проигрышных периодов?

Том:Я сильно урезаю сделки.

Вопрос:Вы сокращаете размер позиций?

Том:Точно. Иногда я обнаруживаю, что я не синхронен с рынком. И я сокращаюсь, когда чувствую, что вернулся к синхронности и чувствую, что размер заключаемых мной сделок слишком мал, я знаю, что рынок сказал мне что–то ценное.

Вопрос:Кто был самым запоминающимся персонажем в Вашей торговой карьере?

Том:Я бы сказал — Эрик Шайнберг в «Голдман Сакс». Он мой давний партнер. Его стиль заключения сделок отличается от моего, но он невероятный трейдер. Он абсолютная противоположность. Эрик был в игре изо дня в день в течение 25–30 лет и является самым интроспективным и уверенным трейдером из всех, кого я знаю.

Вопрос:Можете привести пример?

Том:Раз десять–одиннадцать я бывал в «Голдман Сакс», когда акции, которыми мы усиленно занимались, просто уничтожались. Я помню Эрика в один из таких дней. По одному из наших активов было три крупных продавца. Его уничтожали и он находился в свободном падении в течение четырех–пяти дней. Я считал Эрика великим трейдером до этого и был не одинок в этом; конечно, именно потому он был партнером в компании. Когда уровень шума рос, Эрик, бывало, выходил из своего офиса. У него было просто замечательное чувство времени — он умел правильно его выбирать. Я, бывало, смотрел на его офис, когда я знал, что есть тема, и ждал, когда он выйдет. И он появлялся, и, как будто между делом, спрашивал: «В чем дело?» Я действительно думаю, что он намного больше знал, в чем дело, чем он делал вид, когда задавал вопрос.