Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

Вход бесплатен (спи, мое бедное сердце!), забираюсь в кожаное кресло в холле и слушаю скрипичный квартет, забивающий храпы Кота. Все же в Англии любят людей и все делают для человека (не отрезать ли кусок кожи от кресла жене на юбку?). Англичане — молодцы, ведь даже в Париже слишком часто приходится опускать трудовые чресла на холодные ступени или гранит набережной, а в Венеции вообще места для сидячего отдыха сведены до минимума, и невидимый мафиози подталкивает уставшего туриста за столик в кафе, где ему за бешеную цену суют кофе или малосъедобную пиццу.

«Милая, добрая Англия!» — думаю я благостно. Тут появляется дама каменного вида и с железной коробкой, напоминающей копилку, и сердце мое цепенеет: благотворительность! Лучше бы деньги сдирали за концерт, а то заманили, гады, а теперь… Однако хотя и с болью, но бросаю один фунт.

Звуки скрипки наводят на размышление. Что же такое англичане?

Вот, например, первое, что приходит в голову Джереми Паксману при слове «Англия»: «Я знаю свои права», крикет в деревне, Элгар, «Сделай сам», панк, уличная мода, ирония, бурная политика, духовые оркестры, Шекспир, камберлендские сосиски, двухэтажные автобусы, Воган Уильямс, Донн и Диккенс, сплошные занавески, увлечение собственным бюстом, ребусы и кроссворды, сельские церкви, стены из сухого кирпича, садоводство, Кристофер Рен и Монти Пайтон, викарии англиканской церкви с легким характером, «Битлс», плохие отели и хорошее пиво, церковные колокола, Констебл и Пайпер, убеждение, что все иностранцы забавны, Дэвид Хейр и Уильям Коббет, чрезмерное пьянство, женские учреждения, фиш энд чипе, карри, канун Рождества в Кингс-колле-дже, Кембридж, безразличие к пище, вежливость и грубый язык, fell-running, ужасные стоянки для караванов на красивых скалах, сдобные пышки, «Бентли», «Рилайант Робин» и так далее.

Как писали Ильф и Петров, большая гамма переживаний.

— Ты хоть что-нибудь понял? — вдруг спросил меня Кот, вылез из-за пазухи, протер себе лапами глаза и уселся рядом.

— Не все, но весьма удивлен по поводу увлечения бюстом, если, конечно, это не бюст работы Генри Мура. А что такое бурная политика? Это у нас в России бурная, а в Англии…

— Не юродствуй! — сказал Кот. — И не притворяйся всезнайкой. «Сделай сам» — это всамделишная игра, она настолько популярна в Англии, что скоро каждый будет обслуживать самого себя и в конце концов мы вернемся к натуральному хозяйству. Литераторы Коббет и более современный Хейр похожи на твоих Писарева или Гаршина, их в мире никто не знает и не ценит, кроме англичан. Композитор Воган Уильямс хуже, чем Эндрю Ллойд Уэббер, который тоже не Бетховен. Монти Пайтон — это из ТВ-сериала, он совсем не связан с великим архитектором Реном, а «Рилай-ант Робин» — трехколесный автомобиль, популярный среди молодежи.

— А почему Паксман выделяет занавески? Какие они?

— Видишь ли, это сложный вопрос. Но это часть приватности, свойственной моим соплеменникам. Эти занавески скрывают от постороннего взгляда и одновременно не дают шанса глазеть в окно, нарушая чужую приватность… А вот что такое fell-running, я не знаю, хотя английский язык мой родной. А не немец ли Паксман? Или, не дай бог, еврей — тогда все понятно! И вообще я хочу еще валерьянки! — заключил Кот.

Желание волшебного Кота — это приказ для полковника, я покупаю валерьянки, и мы переезжаем на Лестер-сквер, чтобы съесть там по огромному сэндвичу с бараниной (дешево и сердито), присев прямо на скамейку в сквере и чувствуя себя частью всего человечества. Но сквер закрыт на замок, и приходится жевать стоя, вспоминая фильмы о безработных в очереди за похлебкой в разгар экономического кризиса 30-х годов. Только порадуешься достижениям демократии — и сразу разочарования. Ноги уже гудят, напоминает о себе седалищный нерв (в жизни было слишком много подвигов), гуд-бай, Лестер-сквер, возвращаемся в «Королевские конногвардейцы», Кот опустошает еще одну бутылочку валерьянки, а я падаю, изнеможенный, на кровать, прощупав на всякий случай, как подобает чекисту, не лежат ли под одеялом пластиковая бомба или стройная гетера.

Почти тут же телефонный звонок: «Вы уже у себя, полковник? Мы сейчас к вам зайдем!» Сердце замирает: кто это? Кто эти «мы»? Зачем зайдем? Ошибка? Нет! Полковник — это я, в чем же дело? В чем же дело? Вскакиваю и нервно хожу по комнате, как Наполеон под Ватерлоо, потираю высокий лоб, напрягаю память, смотрю в блокнот. Какие «мы»? Боже, как я это сразу не подумал!!! Конечно же, английская контр разведка! Опять! Видимо, в давние времена они сфотографировали меня на ковре с Прекрасной Дамой, и сейчас настало время захлопнуть капкан. А я-то, дурак, совсем расслабился, потерял бдительность, рассюсюкался, забыл об опасности. Как нас учил Феликс Эдмундович насчет холодной головы и горячего сердца? Холодно все обдумай, ясно, что придут тебя вербовать, не надо паники и хватит бегать козлом по комнате. Держись, старина, соберись с силами, встретим врага достойно, как подобает коммунисту (забыл, что бывшему). Если попробуют завернуть руки, запущу в окно канделябром, — сбежится народ! Быстро привожу себя в порядок, прыскаю на физиономию любимый одеколон «Hugo Boss» (подарок жены, о ней тоже думаю в роковой момент), тщательно расчесываю жидкую шевелюру, выпускаю из верхнего кармана белый платок. В красно-рябоватом пиджаке, с галстуком, расписанным сочными вишнями (он вызывает зависть друзей и ненависть врагов), в серых фланелевых штанах, из которых торчат вишневого цвета туфли, выгляжу героем, готовым дать отпор провокаторам. Что там Павка Корчагин и Павка Морозов! Что там подвиги разведчиков Кадочникова и Штирлица! Держись, мой мальчик, на свете два раза не умирать!

Раздается стук в дверь, я придаю лицу твердость, еще раз гляжу в зеркало (отмечаю склеротическую красноту щек) и поступью командора, величественно, словно памятник, выхожу в прихожую. У двери стоит смирный негр-портье и держит серебряный поднос с какой-то бумагой. Он церемонно кланяется и быстро уходит (от волнения я даже не радуюсь, что он не сверлил меня глазами, выклянчивая чаевые). Это телеграмма от Криса, он задерживается на несколько дней. Какая жалость, что я не остался у него в квартире! «Гвардейцы» обходятся в копеечку (в пенсики), отель мне явно не по карману, придется выметаться. С этими тяжелыми мыслями остается только разоблачиться, еще раз грустно полюбоваться вишнями на галстуке, просмотреть вечернюю газету и завалиться спать, засунув под бок хмельного Кота…

«Утро туманное, утро седое» — это у Тургенева, а в окна «Королевских конногвардейцев» радостно светит английское солнце и туманом даже не пахнет, словно это не суровый Альбион, а божественная Италия. Жалко покидать этот отель, жалко из колониального полковника превращаться в постояльца-люмпена где-нибудь в затхлом районе. Бреюсь, бросаю в чемодан все маленькие отельные мыльца, шампуни, гели, бальзамы, лосьоны и пластиковую шапочку для волос.