Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

Совок? Да! Совок! А что?

Последний завтрак в фешенебельном отеле, — словно последний завтрак в жизни, страдания короля, которого понижают в управдомы и отправляют на поселение в лачугу. О, ненавязчивый ритуал с тостами, гренками, соками, овсяными и прочими кашами, прозрачными кусочками жареного бекона, квадратиком глазуньи! О, блаженство, когда на миг отвлекаешься, чтобы кивнуть головой официанту, притащившему стеклянную колбу с кофе, и аккуратно намазываешь на тост горьковатый джем из апельсиновых корочек — это посильнее, чем «Фауст» Гете.

Где найти приют скитальцу? В цветных районах примут за зажравшегося американца и придушат, да и больно обшарпано там. Вполне прилично и удобно в районе Эрлс-корта, отелей и пансионов там пруд пруди, причем на самые разные вкусы. Что пригорюнился, колонель? О, эти апельсиновые корочки! А ведь твой учитель Карамзин, хотя был барином и аристократом, одно время делил комнату в постоялом дворе с каким-то проходимцем в черных шелковых бриджах, постоянно шпарившим на гитаре и игравшим в карты. Или это Стерн делил? Вообще Карамзину в Лондоне не везло: его постоянно обштопывали вымогатели. Мысль о том, что кому-то бывало и похуже, всегда бодрит, и я отправляюсь на поиски жилья, припоминая, что в конце концов Карамзин поселился в квартире, где проживали еще три дамы, правда, этот эпизод в его письмах выглядит несколько смятым.

— Еще бы! — комментирует Кот. — А разве ты не смял свою историю с Прекрасной Дамой?! Забыл, как на цыпочках бегал в ванную? Как трясся, что сверху спустится жена соседа…

Выхожу с чемоданом, куда заодно уложил заснувшего Кота, смотрю мимо вытянувшего нос портье (давно заметил, что многие англичане отнюдь не склонны пользоваться его тележкой и давать чаевые), гордо прохожу мимо таксистов (каждый норовит выхватить из рук мой чемодан), спускаюсь в «трубу», мирно плюхаюсь на сиденье и отдыхаю душой. На очередной остановке в метро входит джентльмен с седым пушком на голове, в зеленом пальто с регланом и складным зонтиком в руках. Увидев меня, вежливо здоровается, я автоматически отвечаю ему ласковой улыбкой, почему бы не поздороваться с незнакомым человеком? Еще великий народный целитель Иванов советовал ходить босиком, закаляться холодной водой и со всеми здороваться. Но кто это такой?! Голова пухнет от догадок. Боже, неужели это сыщик, вышедший на пенсию, который когда-то тенью ходил за мной? А почему бы и нет? Тоже, наверное, сидит и вспоминает, где же он меня видел (словно два уголовника, знакомых по тюрьме). Подойти, что ли, к нему и спросить: «Старик, как дела? Сколько получаешь? Не скучаешь ли по оперативной работе?»

В районе Эрлс-корта перехожу из отелика в отелик. Они похожи на общежития: все удобства — общие, зато дешево, всего 20–30 фунтов. Есть и за десять, но боюсь гитариста в шелковых бриджах. Задерживаюсь в одном из отелей, ожидая разъяснений от администратора, она занята, она говорит по телефону, причем на хорошем русском и с матерком. На меня даже не смотрит. Очень по-нашему. Вежливо (по-английски) ожидаю, узнаю всю историю ее непростых отношений с неким Чарльзом, который сволочь и не женится, хотя денег куча, как бы не подцепить от него СПИД (тут водопад подробностей о превентивных мерах, кстати, полезная информация и для меня). После столь интенсивного разговора на половые темы говорить по-русски неудобно и, заикаясь, с астматическим оксфордским придыханием я осведомляюсь о свободных номерах. Не очень любезно и очень по-нашему дама отвечает отрицательно.

Еще полчаса скитаний.

У Юнны Мориц:

В соседнем пансионе «Гнездо» мне везет: неказистая комнатушка, узкая железная кровать и рукомойник. Даже есть окно, у которого можно сидеть, и вздыхать, и звать криком и стоном своим. Долго благоустраиваюсь и быстро адаптируюсь, — что значит русская натура! Вилка, ложка, мочалка и, главное, перочинный нож со штопором и открывалкой находятся при мне, электронагреватель с собой, клизму не забыл… не первый раз в командировке. Медленно смеркается, пора подумать о пропитании, благо что еще не ночь и лавки открыты. Пытаюсь придать себе вид не бравого колонеля, а талантливого писателя, которого почему-то никто не издает, и поэтому он не может позволить себе кататься как сыр в масле в «Конногвардейцах». Для этого взъерошиваю остатки волос, напяливаю потертый свитер и развинченной, богемной походкой выхожу из пансиона. Безликая консьержка (не старая ли дева?) смотрит на меня безучастно, как на манекен, никаких чувств я не вызываю и вряд ли похож на непризнанное талантище, а больше на пенсионного старца на отдыхе. В любом случае я не напоминаю бывшего шпиона — в сознании англичан все они поголовно толстомордые, с мутными от водки глазами и золотыми зубами, и ноздри у них раздуваются от заговорщичества и похоти…

В магазинчике покупаю две баночки дешевых португальских сардин (одну — наутро), несколько плавленых сырков [110] Тут приступ ностальгии: как легко выбиралось, когда на московских прилавках были лишь одни сырки! Не надо было ломать голову и раздираться между копченой корейкой и креветками в собственном соку. , два яблока и (чтобы не удавиться в номере на собственном ремне) две бутылки недорогого вина. Как писали при Брежневе: «Экономика должна быть экономной». С серым кульком в руке ощущаю себя еще беднее, еще уродливее (кажется, что из тела исходит тоскливый трупный запах) и больным всеми недугами мира.

В «Гнезде» тут же, ломая ногти, вытягиваю из перочинного ножа штопор. После первого глотка угнетающие цвета номера оптимистично розовеют, в голову сразу врываются сладкие воспоминания о том, как в былые времена гоголем шагал по Пикадилли, как кого-то когда-то где-то жарко целовал, как покупал клетчатые шарфы на Карнаби-стрит, как разрывал зубами жареных фазанов в перепелином соусе в «Савое»…

И прекрасно. И чудесно. И пускай.

На любимой «Независимой газете» (в нее были завернуты тапочки) раскладываю только что купленные яства, они выглядят свежо и божественно, особенно если все время прихлебывать винцо из бритвенного стаканчика. Плавленые сырки снова остро напоминают об Отечестве, о Шиллере, о славе, о любви.

— Какая ты все-таки сволочь! — раздается из чемодана. — Ни один уважающий себя английский джентльмен не оставил бы своего кота в чемодане, убежав на улицу за каким-то пойлом!