Олег Игнатьев - Амазонка глазами москвича

Мануэл не ошибался, называя Арагуаю Каяпо-Гранде, потому что в районе Бализы официальное название реки Арагуаи действительно было Каяпо-Гран-де. Если вы станете искать на карте Арагуаю около Бализы, то, конечно, не найдете ее. На расстоянии около четырехсот двадцати километров река Арагуая везде обозначена на местных картах как Каяпо-Гранде. Мануэл рассказал, что район его операций простирается вплоть до острова Бананал.

Мануэл, без сомнения, прихвастнул, уж очень далеко к северу от Бализы расположен Бананал, самый большой в мире речной остров. Но я, откровенно говоря, и не жалел, что мы не дойдем до Бананала. Вот если бы наша поездка состоялась, скажем, лет 30 назад, тогда другое дело. В те времена земли острова принадлежали индейцам племени каража. Их насчитывалось там, по мнению специалистов, свыше 40 тысяч человек. Им, по сути дела, принадлежал весь остров, а он не такой уж маленький — 300 километров в длину и 160 — в ширину. Каража называют Бананал по-своему — Корумбаре. Да и река Арагуая тоже называется по-другому — Берокан.

Раньше остров не привлекал внимания бразильских властей, впрочем, как и весь бассейн реки Амазонки, но с началом строительства новой столицы — города Бразилиа — Бананалом сначала заинтересовались власти штата Гояс, а потом и федеральные власти. В 1959 году правительство штата решило, что остров Бананал, не являясь морским островом, не принадлежит федеральному правительству, а поэтому земли его могут быть распроданы частным лицам. Существовавшая в то время служба защиты индейцев СПИ заявила, что сделает все необходимое для оставления острова за индейцами племени каража, но, как это в большинстве случаев было с этой организацией, она ничего не добилась. В то время президентом в стране был Жуселино Кубичек — он приказал построить на острове небольшой отель, и с этого момента, можно считать, началось освоение гиганта Бананала различными туристскими фирмами. Дело в том, что по побережью острова на многие километры тянутся прекрасные песчаные пляжи. На острове бесчисленное количество озер, маленьких речушек, затерянных в джунглях, одним словом, прекрасные условия для охоты и рыбной ловли. Сейчас гостиница, построенная при Кубичеке, давно снесена, а на ее месте стоит ультрасовременный отель. Из аэропорта Гоянии раз в неделю летают на остров самолеты, битком набитые туристами. И иностранными туристами, и местными — жителями городов из штатов Мату-Гросу, Гояс, а также из Бразилиа, Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу. Из 40 тысяч индейцев племени каража сейчас осталось примерно 400 человек, которые влачат жалкое существование. Каждый день вечером устраивают для туристов инсценировки своих национальных праздников, мастерят из перьев головные уборы, лепят из глины фигурки различных зверей. А еще мужчины просят милостыню, а женщины занимаются проституцией. О бедственном положении индейцев племени каража в бразильской печати появляется масса статей, но ничего в их жизни не меняется.

Кое-кто из иностранных журналистов, которые попадают в Бразилию и хотят видеть индейцев, выбирают самый легкий путь — покупают билет на самолет и едут на остров Бананал, приобретают там «индейские сувениры», а потом, возвращаясь, лепят очерки и репортажи о жизни коренного населения Бразилии.

Ни Мануэла, ни меня остров Бананал не привлекал, идти туда мы не собирались, и маршрут наш должен был кончиться у Арагарсаса, примерно 60–70 километров вниз по течению от Бализы.

Через полчаса Мануэл повел лодку недалеко от берега. Деревья то плотной массой подходили к воде, то отступали, и открывался песчаный пляж с белоснежным песком. На одном из них наше внимание привлек след, даже не след, а глубокая борозда на песке, образовавшая на пляже полукруг, один конец которого выходил из воды, а другой входил в воду метрах в тридцати ниже по течению.

— Здесь, наверное, играли ребята с близлежащей фазенды? — высказал я предположение.

— Нет, — возразил Мануэл, — это сделала черепаха, мать всех черепах.

Я с сомнением посмотрел на него. Но лицо Мануэла выглядело совершенно серьезным, и непохоже было, чтобы он шутил.

— Что за мать-черепаха?

— В каждом стаде черепах, — пояснил Мануэл, — есть одна, самая старая, самая мудрая, которую все местные жители называют мать-черепаха. И вот когда черепахи выходят на песок откладывать яйца, первой вылезает мать-черепаха. Она своим хвостом проводит такой полукруг, очерчивая место, где остальные должны класть яйца.

Выражать свое сомнение было неудобно, и я только подумал: «Ну вот, очередная легенда об Амазонке». На этот раз спутник ошибался. Несколько минут спустя показался второй пляж, где несколько ребятишек строили дом из песка в пространстве, очерченном полосой, подобной виденной на первом пляже. Мануэл собирался было пройти мимо, решив сделать остановку метрах в ста пятидесяти ниже по течению, но я успел окликнуть ребят:

— Эй, что вы здесь делаете?

— А мы играем в черепах, а Жозе-Афонсо — мать-черепаха, разве вы не видите?

Мануэл, однако, не смутился и не захотел признать свое поражение.

— Здесь действительно играют ребята. А там, где мы раньше приставали, след на песке оставила настоящая мать-черепаха.

Переубеждать его не имело смысла.

Место для ночлега было выбрано с большим знанием дела. Втащив нос лодки на песчаный берег, развели костер в конце пляжа, у самых деревьев. После того как были развешаны гамаки, Мануэл принес два куска брезента и положил по одному в каждый гамак.

— Так-то будет удобней. Можно укрыться, потому что очень холодно под утро около реки. Хотя, если желаете, будем всю ночь поддерживать костер и спать по очереди.

— Не стоит. Сейчас слегка перекусим и будем спать до утра. Авось не замерзнем.

Обычная пища гаримпейрос — фасоль, смешанная с небольшим количеством риса. Но чаще они едят фарофо — смесь маниоковой муки с кусочками сушеного мяса, того самого мяса, приготовление которого можно было видеть во время экскурсии на мясохладобойню «Фригояс».

Варка еды заняла у Мануэла совсем немного времени, потому что он должен был только подогреть фарофо, запас которой хранился у него в большой жестянке. Время было раннее, спать еще не хотелось, и Мануэл сначала расспрашивал о моей работе, а потом рассказал кое-что и о своей жизни. Когда он был еще мальчишкой лет пятнадцати, отец научил его искусству гаримпейро и передал ему все познания по раскрытию мест, где можно надеяться найти алмазы. От него Мануэл унаследовал и примитивный инструмент гаримпейро. Отец умер во время охоты за ягуаром — онса, и Мануэл, приобретя за небольшую сумму лодку, стал бороздить реки, моя алмазы на свободных местах, не принадлежащих промышленникам. Ему было тогда всего шестнадцать лет. Однажды ему улыбнулось счастье, и он напал на участок, по его мнению, богатый алмазами, через два месяца работы обнаружив три камня, каждый по пять каратов. Однако в тот день, когда им были найдены три алмаза, появился некий сеньор, заявивший о своих правах на участок и, конечно, на алмазы Мануэла. Мануэл был неопытным юнцом, защитить себя не мог, и ему не оставалось ничего другого, как за бесценок отдать найденные камни. Причем он был рад, что дешево отделался, так как если бы пришелец действительно имел право на землю, то Мануэлу трудно было бы избежать серьезных неприятностей. Денег, полученных от продажи, все же хватило на приобретение большой лодки, и она три года подряд служила ему и домом и средством передвижения по Арагуае. Но примерно полгода назад во время промывки породы Мануэла схватила за ногу большая пиранья, вырвав из икры порядочный кусок мяса. Пришлось три месяца проваляться в лачуге знакомого гаримпейро и за это отдать ему большую часть своих сбережений. Поправившись, он снова принялся за старый промысел — добычу алмазов. Месяца за два до нашей встречи Мануэл женился при довольно любопытных обстоятельствах. Он узнал, что один из его знакомых ищет небольшую сумму для покупки лодки. Сумма эта была в наличии у Мануэла, и он решил предоставить ее в долг своему приятелю. В обмен на это знакомый предоставил ему, также в долг (до возврата денег), свою жену. Этот так называемый «временный брак» у гаримпейрос — частое явление.