Нора Букс - Эшафот в хрустальном дворце: О русских романах В. Набокова

Ср.: Яго рассказывает Отелло, как он узнал об измене Дездемоны, его слова — тоже донос.

Гомосексуальный мотив, намеченный в фальшивом признании Яго, отзывается в «Камере обскура» в ложном признании в гомосексуализме Горна Кречмару [179] «Для меня женщина, — только милое млекопитающее», — откровенничает Горн с Кречмаром (с. 113). На буквальном уровне это полуправда: Горн — создатель модного зверька, морской свинки Чипи, прообраза Магды. .

Набоковская аллюзия на «Отелло» вскрывает синкретизм адресата: литература — театр — опера, — свойственный как пародируемому кинематографическому воспроизведению, так и самому шаблонному сюжету адюльтера. Идея эта закреплена в тексте романа: Аннелиза «слышала и читала о том, что мужья и жены вечно изменяют друг другу, — об этом были и сплетни, и поэмы, и анекдоты, и оперы» (с. 47).

Литературно-оперный симбиоз обусловливает аллюзию романа на «Пиковую даму» А. Пушкина и на одноименную оперу П. Чайковского (1890). Горн, азартный игрок, часто видит «покерный сон» (с. 96), в котором счастливо составляется брелан, последней картой открывается «туз пик…» (с. 96). В жизни Горн — наблюдатель зрелища из «директорской ложи» (с. 124). Пародия в романе тасует роли: по вине Горна погибает не старуха графиня, а его старая полоумная мать (с. 97); невинно обманутой Лизой оказывается «смирная, нехваткая» (с. 45) Аннелиза, у которой после ухода мужа умирает дочь (ср.: в оперном варианте Лиза кончает самоубийством); имя героя оперы Чайковского, написанной на сюжет пушкинской повести, Германн, появляется в беллетристической сплетне Зегелькранца (с. 151).

Другая аллюзия — на пушкинскую поэму «Русалка» и одноименную оперу А. Даргомыжского (1855). Первый «соблазнитель» Магды, Горн, представляется ей Мюллером [180] Кречмар при знакомстве «назвался Шиффермюллером, и Магда с раздражением подумала: „Везет мне на мельников“» (с. 32). Имя подтверждает любовную и творческую вторичность Кречмара по отношению к Горну. В финале романа Шиффермюллером оказывается швейцар в доме Кречмара, который и сообщает слепому о приезде Магды, т. е. фактически неосознанно становится причиной его гибели (с. 199). Возврат имени смыкает конец с началом фильмового действия; героя переводит с экрана вновь в зрительный зал (о зрителях и актерах в романе см. гл. III наст. издания.). , немецкий смысл имени подкрепляется в портрете: «Белое, как рисовая пудра, лицо» (с. 98). Урок жизненной философии, который дает Магде Горн, — пародийно-прозаический вариант проповеди пушкинского Мельника. Горн: «Я советую тебе не приставать к нему с браком. Уверяю тебя, тем самым, что он бросил жену, он причислил ее к лику святых и не даст ее в обиду. Гораздо проще и милее выйдет, если тебе удастся постепенно забрать в свои руки хотя бы половину его капитала» (с. 183).

У Пушкина Мельник говорит:

Оперная иллюстративность адресата подчеркивает пародийный оттенок аллюзии. Опера в романе — образец искусства фальшивой добропорядочности. Например, в первый вечер, увидев Магду у сводни, Горн предлагает Левандовской поехать в оперу, чтобы оставить их наедине. Но Левандовская, рассчитывая получить за Магду солидную сумму, остается, и Горн рассказывает анекдоты «о каком-то своем приятеле певце, который в Лоэнгрине не успел сесть на лебедя и решил ждать следующего» (с. 23) (анекдот — опера, см. приводившуюся выше цитату, с. 47). Упоминание оперы Р. Вагнера «Лоэнгрин» (1848), в которой композитором был особенно ярко воплощен конфликт духовной и чувственной любви, в форме анекдота, — пример пародийного снижения, реализуемого благодаря художественному условию синкретизма.

Одна из наиболее интересных, суммарных аллюзий романа — «свист на четырех нотах» (с. 107) — обнаруживает нескольких адресатов, сведенных в одном произведении — кинематографическом. В «Камере обскура» Ирма, дочь Кречмара, просыпается ночью во время болезни и слышит с улицы «свист на четырех нотах. Так свистал ее отец, когда вечером возвращался домой…» (с. 107). И хотя девочка знает, что это свищет не отец, который поселился со своей подругой, а другой мужчина, повадившийся ходить к соседке, она все-таки открывает окно и долго стоит на морозном воздухе. Утром наступает ухудшение болезни, и Ирма умирает. Когда после смерти дочери Кречмар уходит из квартиры жены, он обнаруживает, что «внизу дверь оказалась заперта, но погодя сошла какая-то дама в шали и впустила оснеженного и озябшего человека, вероятно того, который только что свистал» (с. 119). Свист, звуковой знак убийцы девочки, — отсыл к фильму Ф. Ланга «М» (от нем. Mörder — убийца) (1931), в котором убийца девочек насвистывает при виде очередной жертвы мелодию из сюиты Э. Грига «Пер Гюнт» (1876). Сюита, как известно, написана на основе одноименной драматической поэмы Г. Ибсена. Синкретизм аллюзии воплощается на перекрестке трех видов искусств: литературы — музыки — кинематографа. Правомерность адресата подтверждает еще и тот факт, что убийцу в фильме Ф. Ланга по свисту обнаруживает слепой: постижение окружающего мира не связано с физическим зрением — тематический мотив, нашедший отражение в романе.

Однако названными произведениями аллюзия не исчерпывается. Человек, свистящий под окном, символизирующий убийство, надвигающуюся смерть, весь белый, оснеженный с ног до головы [182] Именно таким «белым» человеком и приходит к Кречмару Горн. На следующее утро после ужина «сам Кречмар открыл ему дверь и не сразу узнал вчерашнего гостя в этом убеленном снегом человеке» (с. 98). Образ Горна наделен и другим признаком убийцы: Магда «заставала его за работой. Он издавал музыкальный, богатый мотивами свист, пока рисовал» (с. 133). , является пародийной, инверсивно-цветовой отсылкой к «черному человеку» из «Моцарта и Сальери» Пушкина, к литературному произведению о музыке. После смерти дочери Аннелиза вышла на балкон и увидела мороженщика, чей сливочный товар приводил в восторг девочку; «странно было, что он — весь в белом, а она — вся в черном», — думает Аннелиза (с. 163). Символ смерти и символ радости неразличимы на глаз — сходство, уходящее в уже означенную тему зрения/понимания.