Валерий Хайрюзов - Почтовый круг

«Пронесло», — мелькнуло в голове. Что и говорить, мы рисковали самолетом, но у нас не было иного выхода. Несколько раз мы останавливались, я выскакивал наружу, рубил деревья.

Вскоре вырулили на водохранилище, самолет пошел ровно, слегка покачиваясь на застругах.

Я видел — Лешка повеселел, расслабился, обернувшись в грузовую кабину, крикнул:

— Потерпите, скоро будем на месте!

Впереди проступило слабое пятно, в свете фар показался вмерзший в лед катер. Я узнал залив, через который ходили в поселок. Мы взяли немного правее, выползли на бугорок и мимо елок, которые на аэродроме воткнули вместо бакенов, зарулили на стоянку. Прибежал начальник аэропорта. Вытаращив глаза, он посмотрел на нас, начал почему-то оправдываться.

— После вашего взлета отключили электроэнергию. На подстанции авария случилась. Рейсовый самолет сраму же улетел. Мы здесь думали, вы в Муе остались ночевать, дозвониться тоже не могли. Потом смотрю, самолет по полосе рулит. И как вы только сели в такую погоду!

Лешка усмехнулся, достал папиросы, жадно затянулся.

— Из города звонили? — спросил я начальника.

— Нет, ничего не было. Я же вам сказал. В потемках сидели, связи никакой.

Вскоре из поселка приехала «Скорая помощь». Мы помогли снять больных, зачехлили самолет и пошли в гостиницу.

Уснул я не сразу. Из темноты проглядывали белые, как халаты врачей, занавески, где-то за стеной постукивал дизель, питающий аэропорт электроэнергией. Он-то и убаюкал меня. Ночью снилось, будто у нашего самолета отказал двигатель. Сквозь сон услышал, как громко заскрипела дверь. В комнате появился Сережка — сын начальника аэропорта Елисеева. Придерживая рукой наползавшую на глаза шапку, он торопливо крикнул:

— Вам там из города звонят.

Я вскочил с кровати, бросился к стулу, торопливо натянул комбинезон, рванул язычок «молнии» и не удержал ее в пальцах. Руки вдруг ослабли, сердце не поспевало за мной — рывками набирало обороты.

На соседней кровати заворочался Добрецов, высунул из-под одеяла сонное лицо.

— Что случилось?

— Звонят, — шмыгнув носом, солидно объяснил Сережка, — Осинцева к телефону.

— Говорил я тебе, отдал бы в детдом и забот не знал.

Лешка помолчал немного, по лицу скользнула и пропала затаенная тревога.

— Насчет вчерашнего полета не распространяйся, — глухо, через силу выдавил он. — Прилетим домой, я сам доложу. Авось обойдется. — Он глянул в окно пустыми глазами, размял отекшую руку и снова натянул на голову одеяло.

На улице был туман, над крышей аэровокзала, запутавшись в паутине антенн, висело оранжевое пятно.

Сережка семенил впереди, загребая отцовскими валенками снег, тонкие ноги мелькали как спицы. Со всего размаху он ткнул плечом в калитку, но она едва поддалась. Он приподнял ее, протолкал вперед, она нижним краем выцарапала на снегу полукруг.

Телефонная трубка лежала на стуле, я схватил ее, прижал к уху.

— Ну что там у вас? Почему не вылетаете? — раздался далекий голос Сорокина.

— Туман, туман проклятый, — закричал я в трубку, — под утро затянуло!

— Ничего, к обеду должно прояснить, — спокойно проговорил Сорокин. — У тебя кто в деревне остался?

— Дядька.

Я почувствовал, что вспотел, трубка прилипла к ладони.

— Ребятишки из его класса говорят: он после уроков сел в автобус, который шел на железнодорожный вокзал. Может, он в деревню уехал? На всякий случай мы сообщили в милицию.

От Кости можно было ожидать все, но зачем ему понадобилось в деревню? К Ефиму Михайловичу он не поедет. К Тане? Но кто она ему? Один он к ней не поедет, не из того теста сделан. Что-то произошло, но что?

Я не знал, что ответить Сорокину.

— Разойдется туман, вылетайте. Если что узнаю, позвоню. — Командир положил трубку.

Я вытер рукавом лоб, присел на стул. Мне стало легче. Костю уже ищут, главное то, что он жив. «Все-таки хорошо, что он позвонил», — подумал я о Сорокине.

В соседней комнате послышалась возня, затрещала заборка, раздался плач.

У начальника аэропорта было четверо ребятишек — трое мальчишек и одна девочка. Когда я впервые зашел и дом, мне показалось, что их гораздо больше: были они громкоголосые, непоседливые, носились по комнате, прыгали со стульев.

Я заглянул к ребятишкам. Комната небольшая, возле стены три кровати. В углу между печкой и столом девочка лет четырех. Она исподлобья поглядела на меня, спрятала руки за спину.

— А что она такая обиженная? — кивнул я на девочку.

— Она всю книжку изрисовала, — бойко ответил один из мальчишек.

Девочка всхлипнула, ладошкой провела по лицу.

Из кухни пришел другой мальчишка, в руках у него кусок бельевой веревки:

— Ты где ее взял? — навел на него отцовы глазки Сережка.

Мальчишка быстро засунул ее в штаны, Сережка выскочил из-за стола, схватил брата за рубаху, тот закрутился на месте, пытаясь вырваться.

— Мне немного, на ремешок для ружья, тебе можно, да, — пыхтел мальчишка. — Я видел, как ты у папки пистоны таскал. Сам бабахал, а мне не дал. Вот мама из города приедет — все расскажу.

— Маленький, а уже ябедничаешь. — Сережка выпустил брата. — Папка узнает, всыплет тебе. Давай развяжу.

— Ты не сможешь, они тугие. — Мальчишка достал из штанов веревку, протянул мне. Была она вся в узлах, некоторые из них мокрые от слюны. Ребятишки окружили меня, тихонько посапывая носами. Я поймал себя на том, что все мои мысли все-таки не здесь, а дома.

«Где же все-таки он? Куда уехал? Зачем? Может, разругался с Верой? Или чем-то обидела хозяйка, сказала что-нибудь неосторожно? Завязывается все легко, а вот распускать приходится зубами, а иногда и это не помогает».

Вошел Елисеев. Лицо у него побурело, точно налилось свекольным соком.

— Ты здесь! — приветливо кивнул он. — А я там с техником у самолета был. Двигатель только что прогоняли. Надо сказать, вовремя вы привезли больных. Шоферу и еще двоим ребятишкам уже сделали операции. Врачи говорят — были в тяжелом состоянии.

Глаза у Елисеева смотрят чудно, один вроде бы на меня, другой — куда-то мимо. Желтые нашивки на пиджаке выцвели, загнулись по краям, точно прошлогодние листья. Он не спеша разделся и потом, что-то вспомнив, засуетился на кухне.

— Сейчас позавтракаем, а потом и поесть не успеешь.

Он полез в буфет, чтоб я успел спрятать веревку.

Я быстро смотал ее, засунул за штору — все-таки нехорошо подводить мальчика. За эту неделю мы сдружились с ним. После полетов Сережка первым встречал нас на стоянке. Я открывал дверку, он залезал в кабину, садился в пилотское кресло. Мне нравилось смотреть на него в эти минуты; единственно жалел, что нет рядом Кости.

Елисеев, разливая в тарелки суп, приговаривал:

— В прошлом году тридцать кулей картошки накопали, тайга кормит: ягоды, грибы, орехи.