Вадим Нагаев - Какова цель эволюции

Именно это и случилось с русским философом, на долгое время преданным забвению в своей собственной стране.

Николай Бердяев был одним из первых, кто увидел прямую аналогию между религией и идеей, положенной в фундамент «научного» коммунизма.

В этой идее, полагающей, что в истории наступит период, который положит конец несправедливости и всем страданиям человечества, он разглядел облаченную в антирелигиозную форму веру в наступление Царства Божьего, царства правды и справедливости.

Исходным моментом такой аналогии является бездоказательность теории общественного прогресса, в отличие от теории эволюции, поэтому основываться она могла только на вере.

И эта вера была не чем иным, как трансформированным в форму научной теории извечным психологическим стремлением человека уйти от проблем и противоречий реальности.

Светлое будущее как естественное логическое завершение противоречивой истории, которое ведет к разрешению всех гнетущих задач, к победе над всеми страшными болезнями, и есть отражение такого стремления.

Но дело в том, что, облачившись в научную форму, форму официальной общественной идеологии, это стремление становится не столь уж безобидным, как может показаться.

Будучи подсознательным порывом изменить настоящее путем переноса его в идеализированное несуществующее будущее, оно порождает в сознании иллюзорную конструкцию, в которой образ прошлого и настоящего видится преходящим и никчемным.

Поскольку идея общественного прогресса превращает все человеческие поколения и эпохи в промежуточную стадию между биологическим миром и тем заветным совершенным состоянием, которого достигнут только избранные, грядущие поколения, то, естественно, такая стадия превращается в орудие и средство для этих далеких счастливцев из будущего. Охватывая не только прошлое, но и настоящее, эта стадия сводила основной смысл человеческого существования к ударному труду во имя достижения счастливой жизни последующих поколений.

Поэтому главная основа советской идеологии порождала в глубинах сознания неполноценность и ущербность жития своего.

Деформируя духовную сферу человека, она изначально содержала в себе предпосылки для ее деградации. Поэтому, когда схлынула волна фанатического воодушевления той целью, ради которой совершались трудовые подвиги, в душе незаметно стало всплывать стремление выйти за те рамки, в которые ее запихнули. Но, сталкиваясь с осознанием их необходимости, диктуемой провозглашенными целями, она начинала мельчать, находя успокоение в том, что всем предшествующим поколениям было труднее и хуже.

Когда же мельчает душа, тогда просыпается «хватательный рефлекс» в паническом порыве хоть немного приблизить себя к иллюзорному грядущему.

Так зародился разрушительный импульс, низвергший идейно-могущественную империю.

Нравственное становление личности у того или иного народа всегда вплеталось в систему национальных традиций, которые складывались веками с учетом психологических особенностей нации.

Создание нового человека, призванного жить в новом мире, почти полностью разрушило эти традиции, создав тем самым дополнительные условия для быстрой деградации нравственных ценностей.

Процесс такой деградации шел столь стремительно, что общественная форма, рядившаяся в одеяния гуманизма, уже не смогла вмещать в себя гнилое содержание. И поэтому, когда в коммунистической партии проснулись «здоровые силы» в лице «отца» перестройки, советское общество всего лишь обрело ту форму, которая соответствовала его содержанию.

Но процесс не только шел, а еще и набрал инерцию, поэтому идеологическая перестроечная пыль, затмившая реальную сущность перестройки, и игнорирование этой разрушительной инерции привели к ситуации, в которой не шли никакие социально-экономические реформы.

Опробованные и сработавшие в других странах, они оказались совершенно беспомощными, так как не были рассчитаны на столь крайнюю степень проявления «хватательных рефлексов» на всех уровнях общественной пирамиды, вплоть до самого тонкого ее места.

Поэтому в соответствии с незыблемым законом диалектики экзотическое государство, ступившее на путь демократических преобразований, стало обретать криминальные формы, соответствующие его внутреннему содержанию.

Такова оказалась цена стремления перечеркнуть настоящее ради счастливого будущего.

В свое время Никита Хрущев, один из лидеров «самой передовой части человечества», интуитивно чувствуя эфемерность этого стремления, уверял сограждан в том, что уже видит восходящие зори царства правды и справедливости и что очень скоро все войдут туда, где каждому воздастся по потребностям, невзирая на способности.

Но постепенно зори померкли, а твердая почва под ногами стала превращаться в зыбкую, зловонную грязь, и тогда весь мир оказался поражен достижениями на поприще воровства, преступности и расовой ненависти в саморазрушившейся империи.

Печальный опыт социализма показал, насколько сложен главный антиэнтропийный фактор, лежащий в основе «сознательности масс», и к каким последствиям приводит формально-наплевательское отношение к нему, путем запихивания в рамки «детерминизма производственными отношениями».

Однако главный итог этого опыта заключается в том, что он наглядно выявил одно очень существенное противоречие, связанное с самой запутанной из всех человеческих ценностей.

Вернемся еще раз к процессу нравственного воспитания, который, как уже говорилось выше, протекает в три этапа и в котором третий этап – главный доминирующий.

Поведение человека только тогда становится адекватным его нравственным знаниям, когда они «накладываются» на адекватные им отношения в окружающей его жизни.

Поэтому для полноценного нравственного воспитания необходим высокий морально-нравственный уровень в обществе: деградирующая социальная среда не способна обеспечить отношения, адекватные нравственным знаниям.

Но поскольку общественная нравственность складывается из индивидуальной и в конечном счете определяется ею, а индивидуальная зависит от общественной, то образуется замкнутый круг.

Что же в таком случае приводит его в движение?

Или, другими словами, есть ли у нравственности такая сила, которая, подобно внешнему вращательному моменту, способна заставить этот круг вращаться?

Учиться у природы, как у первого учителя этики. Эта идея всегда была привлекательна для многих исследователей, которые занимались изучением природы нравственности.

При таком подходе все логично встает на свои места: зло имеет своим источником естественный отбор, истребление слабых сильными, а первоисточником добродетели выступает взаимопомощь внутри биологических видов. Эта взаимопомощь и представляет собой истоки нравственности.