Виктор Еремин - Крымские «армагеддоны» Иосифа Сталина

О пребывании московской комиссии в Минске рассказано множество баек. Наиболее достоверную, подтвержденную объективными свидетельствами информацию дала участница событий актриса Ю. С. Арончик [417]в беседе с писателем В. Л. Меховым [418]. Начинается рассказ с того, что всех трех членов комиссии оформили в гостинице «Беларусь» в двухкомнатном люксе. На самом деле Барашко обосновался у родственников и встречался с компаньонами только на просмотрах, но благодаря регистрации мог получить гостиничные при оформлении командировочных выплат.

Хроника же событий такова [419]. 8 января утром московскую комиссию встретили на перроне минского вокзала официальные лица [420]и друзья. Вечером того же дня в их честь дали банкет в пригостиничном ресторане «Беларуси». 9 января Михоэлс присутствовал на спектакле БелГОСЕТа «Тевье-молочник» (эту постановку он заочно консультировал из Москвы и теперь был приглашен, чтобы увидеть получившееся собственными глазами). Весь вечер до глубокой ночи режиссер находился в компании актеров театра. 10 января члены комиссии смотрели в Белгосдраме спектакль «Константин Заслонов». Вечер после спектакля они провели в театре. 11 января состоялся просмотр оперы «Алеся» в Белорусском театре оперы и балета. Там засиделись до 2-х часов ночи, обсуждая недостатки постановки. Затем в обществе БелГОСЕТа отправились ужинать к Ю. С. Арончик, где и пробыли до 7.30. утра 12 января. Оставался свободный день, и Михоэлс захотел отдельно побеседовать с ведущими актерами БелГОСЕТа Ю. С. Арончик и М. Б. Соколом [421]об их последних работах. Режиссер позвал обоих к себе в гостиницу на 20.30 вечера. Тогда же Соломон Михайлович сообщил, что они с Голубовым приглашены на 22.00 к секретарю ЦК КП (б) Белоруссии М. Т. Иовчуку [422]. В назначенное время актеры пришли в гостиницу, но дежурная по этажу сообщила им, что Михоэлс и Голубов куда-то срочно вышли и просили их подождать. Сокол и Арончик ждали до 23.00, решили, что москвичи задерживаются на аудиенции у Иовчука, и ушли. Утром Ю. С. Арончик пришла в гостиницу, чтобы проводить Михоэлса в Москву, и узнала, что он до сих пор не вернулся.

Пока все рассказанное Арончик подтверждается независимыми источниками. А вот детали многое подвергают сомнению. Рассказы о предчувствиях и самого Михоэлса, и его окружения оставим любителям театрального нагнетания атмосферы. Рассказы о замеченной слежке за Михоэлсом отнесем к категории анекдота. Разве возможно не смеяться «откровениям» той же Арончик: «Что навсегда врезалось в память и осмысливается теперь иначе, так это странная группа из четырех-пяти мужчин, пробежавшая, протопавшая тяжелыми сапогами мимо нас, когда мы вдвоем, Михоэлс и я, чуть поотстали от остальной компании, и между нами и спутниками образовался небольшой интервал. В этот интервал и рванули громыхавшие сапогами субъекты. Мы даже отпрянули, Михоэлс схватил меня за руку. Очень уж неприятные ассоциации вызвала экипировка пробежавших: все в сапогах, в одинаковых шляпах и одинакового силуэта плащах. Человек импульсивный, очень впечатлительный, Соломон Михайлович не сразу успокоился, не сразу пришел в прежнее состояние» [423]. Или не комичны ли изыскания современного журналиста Е. Жирнова: «В тот же вагон сели два боевика. Они отвечали за то, чтобы Михоэлс не попытался сойти с поезда по пути. В Минске решили за жертвой не следить. Ликвидаторы хотели, чтобы он почувствовал себя в безопасности. К тому же о каждом шаге Михоэлса в МГБ сообщал Голубов» [424].

От таких откровений порой кажется, что либо Сталин и советские спецслужбы до энуреза боялись Михоэлса и по этой причине совершали дилетантские глупости за глупостями, либо сам Михоэлс — Джеймс Бонд во плоти. В любом случае выходит, что за поездкой режиссера в Минск следил чуть ли не весь офицерский состав Лубянки, то и дело высовывая из-за угла свои жандармские рожи. Невольно возникает вопрос: почему шумно арестовать и втихую убить гораздо более знаменитых в мире и почитаемых иностранцев Х. Эльриха и В. Альтера ни Сталин, ни Берия не опасались, а вот ради тайны устранения Михоэлса поставили на уши все МГБ СССР?

О минских событиях вообще рассказывать жутко: оказывается, что ради сокрытия тайны убийства хилого стареющего театрального режиссера-еврея, который всего один раз за всю жизнь случайно промелькнул рядышком с небожителями США и Великобритании, собрался высший генералитет Белоруссии! А решение об этом принимало аж Политбюро ЦК ВКП (б)! Это при том, что для убийства строго охранявшегося Л. Д. Троцкого в чужой стране Мексике тому же самому подразделению, которое якобы устраняло Михоэлса, понадобились лишь личный приказ Сталина и всего два штатских фанатика — и никаких проблем. А чтобы взорвать самого гауляйтера оккупированной (!) Белоруссии Вильгельма Кубе и сталинского решения не понадобилось — те же самые спецы обошлись работой всего двух девиц. Об устранении Степана Бандеры в ФРГ и говорить не приходится: один агент, один укол цианистого калия в подъезде через трубочку свернутой газеты — и Степана нет! Спрашивается, что политически в мировом масштабе представлял собой Михоэлс в сравнении с вышеназванными жертвами советских спецслужб, чтобы у себя дома они устраили вокруг бедняги такую тупую катавасию? И какая толпа агентов оказалась вовлеченной в столь «секретную» операцию?

Но вернемся к неточностям, которые смущают исследователей.

Первая. Командующим Белорусского военного округа в 1946–1949 гг. был генерал С. Г. Трофименко [425], недавний знакомый и приятель Михоэлса. Они дружили семьями. Вот что написала из Израиля дочь генерала Л. С. Эйдус [426]исследователю жизни великого режиссера писателю Б. Я. Фрезинскому [427](в пересказе): «…о фразе, что Михоэлс, находясь в Минске, у генерала Трофименко вообще не был. Л.С. пишет мне: был и даже ночевал! Об этом И. Д. Трофименко [428]рассказывала ей летом 1953 года, когда Л.С. приехала из Ленинграда к отцу, лежавшему в госпитале и к тому времени пережившему уже семь инсультов. В ее рассказе есть деталь из тех, что обычно не забываются: “Когда Михоэлс был у нас в Минске и остался ночевать, то после ванны я ему дала Сережин халат; это было очень смешно, мы веселились”. (Действительно, — поясняет Л.С., — 196 см. роста отца и Михоэлс, рост которого, я знаю, был ниже среднего.) Напомнив о дружбе Михоэлса с отцом, Л.С. замечает: “Поэтому, когда Михоэлс отправился в Минск, было естественно, что они встретились в хлебосольном доме моего отца”» [429]. По расчетам Фрезинского Михоэлс ночевал у Трофименко 8 января. Таким образом, он ушел с банкета в ресторане гостиницы «Беларусь» раньше срока и один. Если учесть запрет на алкоголь в связи с уколами после укуса собаки, это вполне логично. Об уколах, после которых алкоголь становится смертельно опасным, не знал ни один свидетель тех дней, ни сочинители позднейших официальных «разъяснительных» записок, в которых были расписаны кутежи Михоэлса в минских ресторанах. И. Д. Трофименко, наоборот, рассказывала о простой дружеской встрече, отчего ее рассказу более других веришь. Да и минская посмертная экспертиза подтвердила, что алкоголя в крови режиссера не было.