Евгений Медреш - Между прочерками: фантазии в манере Гештальта

Какая должна быть верная вера – сокрушающая и недостижимая? Или светлая, радостная, очевидная? Что испытывает верующий человек – трагическую оставленность Богом и разлад с миром, или восторг единения и спасения?..

Вот такие примерно вопросы…

Отношение к Богу определяет отношение человека к себе самому, к основаниям собственной жизни. Если взять за основу типологию Кьеркегора, то здесь самоидентификация происходит по трем типам: эстет, этик и религиозный человек.

Эстет не признает правил и норм, но признает чувства, и прежде всего – чувство вкуса. Он опирается сам на себя.

Он индивидуален, он одинок в этом мире. Эстет разрывает любые формы зависимости, его связи с другими сугубо ситуативны и чувственны. Эстет осознает уникальную случайность и непрочность всего в этом мире и остро наслаждается этим миром, его случайностью и непрочностью.

Этик признает правила и нормы, он опирается на них и на других людей. Отношения с людьми для него высшая ценность. Этик включает себя в разнообразные прочные отношения, как близкие, так и контрактно-договорные. Чувства для него важны, но верность, идеи и принципы – важнее. Ибо от его поведения и соблюдения нравственных норм зависит всё.

Религиозный человек опирается на нечто существенно более прочное, чем он сам, чем другие люди и отношения с ними. На существенно более прочное, чем, собственно говоря, весь этот мир. Корень его уверенности – в нездешнем, и поэтому никакие события этого мира не могут его пошатнуть, обескуражить или сломать. В основаниях своих он абсолютно спокоен, то ли потому, что все будет хорошо, то ли потому, что от него ничего не зависит…

Верующий человек не относится ни к одному из этих типов. Верующий человек – это Кьеркегор, а не его типология. Возможно, верующий человек – это некоторый синтез эстета и этика. Прежде всего потому, что вера противоположна религии.

Вера полярно противоположна религии.

Вера приносит мир, а религия приносит войну.

У верующего человека нет врагов – у религиозного враги повсюду.

Верующий человек характеризуется надеждой, а религиозный – убежденной непримиримостью.

Верующий человек готов на многое ради своей любви и поиска своей истины. Религиозный готов на всё, в том числе похоронить любовь вместе с истиной, ради своего места в раю. Верующий человеком знает не всё, а потому верует. Религиозному человеку трудно веровать – он уже знает. А когда он всё знает точно, он вообще перестает веровать.

Религиозный живет так, как будто ему доподлинно известна воля Всевышнего, а точнее, как будто он сам – Всевышний.

Религиозное сознание инфантильно и склонно к наивному конкурентному фантазированию. Оно видит будущее в виде отдельных хижин или квартир в длинном коридоре по ту сторону жизни. Причем у меня и моих братьев и сестер – светлая игровая комната, совмещенная с обеденной, а у остальных – существенно хуже.

В лучшем случае религия превращает веру в бренд, в торговую марку… Только у нас: самый настоящий, самый эффективный, самый отбеливающий Бог. А теперь еще и в новой экономичной упаковке!..

Но часто религия скатывается к патологической непримиримости, когда есть только одна верная конфессия, ведущая к спасению, а все остальные – преступники…

Люди иногда склонны использовать религию, чтобы оправдать и утолить свою паническую жажду насилия и убийств. Но самым безумным искушениям и соблазнам подвержены религиозные лидеры. Они не могут жить, не воюя и не казня. А когда им нужна война – они готовы установить религию священной целостности куриного яйца и завтра же начать преследовать тех, кто попытается готовить себе яичницу.

Верующий лидер – это абсурд. Религиозный лидер – это норма. Каждый религиозный имеет склонность к лидерству в своем паническом забеге.

Наивный мозг религиозного лидера всегда стремится к террору и не признает в себе агрессии. Он благостен, он праведен, он восстанавливает справедливость. Он уверен в своей правоте. Глухо и слепо уверен. Поскольку чем хуже он видит и слышит – тем меньше сомневается.

И чем больше у него разлад с собой, со своими чувствами и с чувствами других людей – тем громче и бескомпромиссней говорит внутри его слепоглухоты некий голос, который он принимает за «голос Всевышнего». И террорист несет людям, как ему кажется, «волю Всевышнего». Вначале словами несет, требованиями, ультиматумами и проклятиями. А когда слов нет, он их просто взрывает…

Вера не нуждается в защите, повиновении и оправдании. Религия в этом нуждается.

Вера нуждается в любви. Религия в этом не нуждается.

Для верующего человека фанатизм невозможен: за веру не убивают. Убивают за знание или незнание.

Для верующего человека самая большая опасность – стать религиозным. Дьявольская опасность – и, возможно, дьявольская кознь.

При этом верующий человек не покоится в благостной прострации. Его мир – это экзистенциальный конфликт между потребностью в незыблемости, надежности, уверенности – и потребностью в свободе.

Культура – это попытка человека вступить в диалог со Всевышним. Переспросить, ответить, даже подражать.

Он создал поля, овраги и леса – я возделаю поле, вскопаю, посажу растения. Он воздвиг горы – я построю здания. Он звучит ветром и водами – я играю музыку по нотам. Он вселил в мою душу любовь и сделал меня смертным – я отвечаю Ему философией и поэзией. Культура неровна, хрупка, подвержена сбоям – как и мой голос, когда я говорю что-то искреннее и важное про себя важному собеседнику.

При этом культура и цивилизация преобразуют природу, т.е. лишают ее собственного образа. В этом нет ни похвалы, ни осуждения. Просто образ естественной реальности, естественного бытия иной, чем в рамке культуры.

Условием свободного существования человека в культуре является жертва части своей естественности и свободы, признание своей принадлежности, присоединение себя к некоторому единству, некоторой общности. Парадоксально: без жертвы части своей свободы человек будет тотально несвободен, а пожертвовав эту часть своей свободы, он обретает ее полноту.

Вот почему в основе современной культуры и цивилизации – идея и обрядовая практика жертвоприношения.

Верующий человек чувствует себя связующим звеном между природой и Богом. Благодаря ему природа и Бог сосуществуют. Если человек оставит себе только диалог с Богом, он теряет свою связь с природой и природу в себе. Он теряет один из полюсов, разрывает связь и повисает на Боге…

Теперь человек слышит только властный этический императив Божественного, не будучи способен его понимать. Теперь он строит неприродное, храмы, похожие на убежища от природы, строит машины и механизмы, и ими с легкостью заменяет и убивает природу. Он уже не воспринимает это как убийство. Духи природы для него исчезли. Нет Агни и Вайю, нет Афины и Нептуна, нет нимф. Умер великий Пан… Механическое мировоззрение оккупирует человека, утратившего свою природу.