Лев Никулин - Тайна сейфа

Прямая линия есть кратчайшее расстояние между двумя точками.

Густав Корн двигался приблизительно по прямой линии, держа курс на Унтер-ден-Линден — Полномочное представительство Союза Республик.

Молодой человек в круглых роговых очках попросил его подробно записать цель поездки и приложить соответствующие бумаги. От времени подачи бумаг до получения паспорта с визой прошло энное количество времени. Археологические изыскания в Касимове — вполне убедительный довод. Однако, Густава Корна попросили иметь в виду, что все находящееся в недрах земли Союза Республик принадлежит Союзу и вывозу из его пределов не подлежит. Корн не возражал и ровно через восемь дней по перрону вокзала в Москве двигался несколько сутулый, бритый человек не свыше тридцати пяти лет от роду, легко держащий на весу чемодан небольшой емкости.

Если бы мысли египтолога не были заняты рукописью, найденной в сейфе, он был бы внимателен к городу, который видел впервые, он был бы внимателен к старым узким улицам, внезапно взбирающимся на горбатые холмы, к деревянным двухэтажным флигелям рядом с кубами шестиэтажных домов, к неукротимому, бодрому движению толпы от центра к перифериям. Может быть, он бы разглядел столб трамвайной остановки у Никитских ворот, пробитый ружейными пулями, вывеску музыкального магазина, которую несложными вензелями изрешетили пули. И эти мертвые вещи — столб и вывеска — рассказали бы Густаву Корну, что было семь лет назад на площади. Вещи хорошо помнят старый двухэтажный дом с аптекой и трактиром Желтова как раз на том месте, где теперь стоит памятник ученому в гранитной тоге доктора Оксфордского университета и где бегают по желтому песку площадки дети; помнят они и высокий, точно новый шестиэтажный дом, несколько ночей горевший желтым дымным пламенем в то время, как от Арбата по бульварам били из пулеметов юнкера, а от памятника русскому поэту Пушкину стреляли из винтовок и пушек большевики. Но Густав Корн — египтолог. Имеют ли отношение простреленный столб трамвайной остановки и вывеска музыкального магазина к династии Сетхов, предшественников династии Рамсесов? Если бы это были малахитовые бусины, амулеты и черепки, вырытые феллахами в Абидосе!..

Густав Кори почти не читает газет и не видит улиц, по которым, оставив неизгладимые следы, прошла история новых времен и людей. И даже изъязвленный пулями трехэтажный фасад маленькой, переполненной людьми гостиницы, называющейся «Красный май», не вызывает в нем никаких ассоциаций. Густав Корн живет в эпоху фараонов, пять тысячелетий до христианской эры. И как странно, что манускрипт Казимира Стржигоцкого освещает не масляная лампа писца, склонившегося над папирусом, а электрическая лампа в пятьдесят свечей.

Под окнами квадратной комнаты Густава Корна грохочут, сотрясая стекла, грузовики. Они развозят по домам детей в красных платочках. На улице праздник. Звонко стучат копытами кони всадников в остроконечных шлемах, поет певучая медь военных оркестров и плывут над головами людей знамена с золотыми остриями над молотом и серпом.

Впрочем, все это, как полагает Корн, не имеет отношения к его миссии.

Четвертый день Густав Корн в Москве убеждается в превосходстве русского пива. История Аминтайос временно отошла в пространство. Ученые, коллеги Густава Корна в Москве, мало расположены к экскурсиям в область четвертого измерения. У них слишком много дел: наиболее заслуженные, как о них говорили, с головой ушли в разработку теории «законного совместительства», что для Густава Корна являлось чем-то неведомым и недосягаемым, не менее важным, чем теория относительности. Академик Карташев, имя которого с особым почтением произносилось тремя академиями мира, принял Густава Корна несколько странно. Он говорил с ним через дверную цепочку крайне сухо и сдержанно, прием сразу наотрез заявил, что платить за коммунальные услуги не предполагает.

Густав Корн разъяснил, что вопрос о коммунальных услугах недостаточно освещен в литературе об архаическом Египте и что он попытается осветить в беседе это обстоятельство.

Академик Карташев взялся за дверную цепочку, высунул голову в дверную щель насколько возможно и с некоторым удивлением спросил:

— Вы из домоуправления?..

— Нет, профессор…

Академик предупредительно загремел цепочкой и целой системой замков и широко открыл дверь.

С некоторой осторожностью, чтобы не испугать Карташева масштабом своих изысканий, Корн сказал несколько кратких вступительных слов о живом источнике египтологии. Карташев выслушал его довольно внимательно, не перебивая ни одним словом, и когда Густав Корн кончил, он встал и дал этим понять, что считает визит оконченным. Теряясь в предположениях, Густав Корн пожал протянутую руку и, постепенно отступая перед знаменитым коллегой, направился к выходу.

У самых дверей Карташев вдруг спросил его:

— Я имел удовольствие беседовать с Густавом Корном, о труде коего «Сверхъестественные методы в египтологии» имеется отзыв профессора Генриха Ренера?

— Вы не ошибаетесь, коллега…

— Благодарю вас. Это все.

— Вы желали сказать…

— Ничего, кроме того, что я весьма уважаю мнение почтенного коллеги Генриха Ренера.

Он загремел цепью и засовами, и Густав Корн очутился по ту сторону двери.

В совершенном изумлении он дошел по бульвару до памятника поэту, который был ему известен, как автор не вполне авторитетного труда в стихах, именующегося «Египетские ночи». Затем человеческий поток увлек его направо по оживленной улице и нес его до тех пор, пока не упер в афишу под фонарем, расписанную малоразборчивыми буквами, напоминающими клинопись. Это обстоятельство несколько задержало Корна. Афиша извещала о том, что в кафе «Копыто Пегаса», кроме очередных номеров любимицы публики Наташи Кауриной, которая исполнит «Мичман Джон» и романс «А ну вас к черту», состоится выступление группы поэтов «макогонкосмистов» и «трипльконструкти-вистов». Кроме того, несколько ниже была четкая надпись «Пиво кружками», которая, собственно, и вызвала появление Густава Корна в «Копыте Пегаса».

На высоте человеческого роста стены «Копыта» разделаны спиралями, завитками и штопорами. Историки этого места хорошо помнят, как художник, обладающий хорошим именем, замшевыми галифе и желтыми крагами, бесстрашно полез на лестницу и собственноручно лишил сомнительной белизны стены кафе. Но затем художник с хорошим именем исчерпал аванс и уступил свое место на лесенке своему ученику — просто художнику, а тот уступил своему ученику. К концу года стены «Копыта» на высоте человеческого роста покрылись упомянутыми изображениями. Известен случай, когда добрая «Старая Бавария» пыталась сделать из «Копыта» добропорядочную пивную, но отказалась от своего намерения. Маститые пивоведы, любители воблы и моченого гороха, оказались крайне консервативны во взглядах на искусство, и «Старая Бавария», не одолев нового искусства, перекочевала в более приспособленное помещение. Тогда так называемое МУНИ, управляющее недвижимыми имуществами Москвы, махнуло рукой на заколдованное место, и там опять водворилось получившее к тому времени солидную известность «Копыто Пегаса».