Лев Никулин - Тайна сейфа

Эти слона он произносил за табльдотом в тот момент, когда на площади несколько солдат, приставив лестницы к мраморному генералу, действуя соответствующими орудиями, последовательно отбили каску, усы и саму голову памятника.

Густав Корн автоматически действовал ножом и вилкой до той минуты, пока он не счел возможным сохранить спокойствие. Он схватил за локоть м-ра Тангля и спросил с горячностью, поразившей его собеседника:

— М-р Тангль, не можете ли вы устроить мне свидание с генералом Париси?.. М-р Тангль! Считайте это эксцентричностью, любопытством, чем хотите, но я должен увидеть его… Уверяю вас, м-р Тангль…

— Это все? Не трудитесь…

М-р Тангль обвел глазами небольшую полукруглую залу ресторана при отеле и сделал легкое движение согнутым пальцем незаметному молодому человеку, который неподвижно сидел за нетронутым прибором и преимущественно занимался полировкой ногтей или тщательным протиранием своего монокля. Молодой человек, чрезвычайно эластично изогнувшись, перепорхнул на пустой стул рядом с м-ром Танглем. М-р Тангль, в промежутках между жеванием бифштекса, одним углом рта сказал:

— Моему другу, м-ру Корну… необходимо… в научных целях… скажем — антропометрические измерения… увидеть Париси… он, как я полагаю…

— В городской цитадели…

— Да… Таким образом…

— Я доложу его превосходительству, господину шефу…

— Все необходимые расходы…

— Понимаю… Ответ через час…

И молодой человек с той же эластичностью, мягкостью в движениях упорхнул со стула и затем исчез из глаз с почти сверхъестественной легкостью.

— Кто?

— Агент департамента народного благоденствия…

И ради сбережения времени, предупреждая расспросы, быстро и кратко:

— Департамент народного благоденствия — политическая полиция. При всех переворотах сохраняет лояльность, автоматически переходя на службу новому правительству. Ровно через час вы получите все необходимые сведения… Желаю успеха.

Затем, отбросив салфетку, м-р Тангль отодвинул стул и покинул зал ресторана.

Густав Корн медленными глотками пил кофе и с одними и теми же неотвязными мыслями рассеянно следил за тем, как им противоположное стороне площади солдаты генерала Пачули и генерала Париси, единодушно разгромив винный погреб, предавались возлиянию и радости по поводу легко одержанной победы.

В каменном ящике хорошей кладки — площадь двадцать квадратных метров — мебель: откидывающийся железный стол, стул и откидывающаяся койка с кожаным пружинным матрацем. Из угла в угол по диагонали и вдоль стен, заложив руки за спину, ходит хорошо сложенный седеющий брюнет средних, если не сказать пожилых, лет. На откидывающейся железной полке, заменяющей стол, лежит лист бумаги и карандаш. До сих пор на листе бумаги размашистым почерком написаны только четыре строки:

«Мне предложено дать показания в письменной форме. Если я занимаюсь этими бесцельными письменными упражнениями, то не для того, чтобы оправдываться. Я знаю свою судьбу в том или другом случае…»

Хорошо сложенный человек переполнен энергией. Он по всем направлениям пересекает площадь в двадцать квадратных метров, затем с размаху садится на вторую металлическую выдвижную полку, устроенную значительно ниже первой и заменяющую стул. Удар за ударом он бьет крепким кулаком по железной полке стола, барабанит пальцами по железу, стискивает пальцами виски и ерошит волосы. Затем он снова хватает карандаш и пишет:

«Толстый мерзавец Пачули, настоящая фамилия которого Кельтер, Иероним Кельтер, судившийся в Одессе за торговлю несовершеннолетними девушками, под фамилией Ергопуло просидевший четыре года в парижской тюрьме за подлог и мошенничество, обвиняет меня в узурпировании верховной власти и распродаже территории Эритреи. Я горжусь этими обвинениями. Я узурпировал верховную власть в Эритрее, он узурпировал право подписи чужого чека. Я распродавал Эритрею, он был контрагентом публичных домов Александрии и Константинополя».

Эта фраза, четко и разборчиво написанная на листе бумаги, приводит в настоящую ярость Париси. Одним прыжком оп бросается к двери, приподымает козырек над прорезанным в двери отверстием и кричит так громко, что голос его гулко разносится по каменным, похожим на туннель, коридорам цитадели:

— Мошенник и продавец живого товара!.. Будь ты проклят!

В половине второго ночи Густав Корн сидит в кресле, ярко освещенный рефлектором электрической лампы в сто свечей. По ту сторону рефлектора в полутьме неясные очертания внушительной фигуры, яйцеобразная лысая голова и неестественный даже для такой толщины, упирающийся в край письменного стола живот. Два винта вентилятора вращаются по обе стороны отвисающего подбородка.

— Вы действительно то лицо, за которое себя выдаете?..

— Сударь, если вы себе дадите труд заглянуть в труды второго Всегерманского съезда египтологов, вы найдете мою фотографию в общей группе.

— Густав Кори, египтолог?…

— Так…

— Вы выразили желание видеть весьма опасного государственного преступника?

— Да, и возместить все убытки, которые понесет от этого ваше отечество.

Толстый человек тяжело дышит, держа голову в направлении крутящихся вентиляторов.

— Весьма рад…

Из-за рефлектора тянется рука с портсигаром.

— Был бы весьма рад вам служить…

Влажный, толстый человек говорит по возможности благожелательным басом.

— Еще сегодня утром я убедился в непримиримости и упорстве этого преступника. Он наотрез отказался сниматься в тюрьме для фильмы уважаемого Леопольда Волькен-крацера, он даже отказался дать автограф двум весьма состоятельным туристкам…

«Париси, — сказал я ему, — не все ли тебе равно?.. Как-никак, это прибыль для государства»… Что же касается просьбы г. профессора о свидании, то удовлетворить ее…

— М-р Тангль тоже убедительно просил вас…

— Нет нужды в просьбах, но…

— Может быть, на особых условиях?.. Уверяю вас, я проехал три тысячи километров… Я не могу вернуться… Это не какой-нибудь автограф для путешествующей психопатки.

Шеф департамента благоденствия вытер лоб и шею большим шелковым платком и почти жалобно сказал:

— Уверяю вас, друг мой… Департамент народного благоденствия обязан оказывать услуги уважаемым гостям-иностранцам, но в некоторых случаях это выше наших сил. Может быть, вы удовлетворитесь фотографией?.. Превосходная фотография в полной парадной форме, снята за неделю до… Или, например, могу предложить письмо интимного характера, адресованное одной опереточной артистке в Вену… подлинное письмо Париси, написано только вчера.