Андрей Карпов - Прометеевский проект

Новизна. В процессе творчества обязательно возникает что-либо новое. Это – логическая неизбежность. Самоценность творческого акта придаёт ценность и новизне. А поскольку сущностные оценки результата творчества отбрасываются, как несущественные, формальный признак новизны становится достаточным критерием для оценки творческой деятельности. Чем больше новизны, тем более творчески подошёл к делу автор. В рамках прометеевского мироощущения это – безусловно, положительная оценка. Задача личности – максимально реализовать свою способность к творчеству, а значит, результат должен представлять собой максимально возможную новизну.

За счёт чего будет достигаться новизна – не столь важно. Не обязательно иметь дело с новыми сущностями, достаточно уже имеющиеся сущности поместить в новый контекст. Структурные новшества даже более интересны, поскольку затрагивают фундаментальные положения. Чем более общий таксон подвергается реформации, тем больше градус новизны, а стало быть, продуктивнее творчество.

Развитие . То, что было новым вчера, сегодня новым уже не является. Потребность творить (а для прометеевского человека творить означает самоутверждаться, осуществлять своё бытиё – т.е. переводить полноту своей личности из потенциального в действительное) побуждает постоянно генерировать новизну. Причём темп замены устаревшей новизны вчерашнего дня новизной актуальной в идеале должен лишь нарастать. Этот процесс обычно называют культурным развитием или прогрессом. В этой системе координат регрессом или деградацией является отказ от нового в пользу существовавшего прежде, а прекращение выработки нововведений определяется как застой или стагнация.

Отсюда видно, что прометеевское сознание воспринимает гонку за новизной как норму. Прогресс не должен ни тормозиться, ни, тем более, останавливаться. Прометеевский человек активен, настроен на борьбу и потому агрессивен. Ему необходима экспансия, это его привычная среда обитания. Покорение тайн природы, пространства и времени, эмиграция и колонизация – всё это его вдохновляет и стимулирует. Но экспансия не обязательно должна выводить за пределы. Не менее вдохновляющей является и структурная экспансия – покорение уже существующих структур. В сознании прометеевского человека звучит постоянный революционный позыв.

В истории интерпретаций прометеевского мифа есть одна загадка. Геродот в своей «Истории» (II.53) высказал мнение, которое потом стало расхожим, что Гесиод и Гомер впервые « установили для эллинов родословную богов, дали имена и прозвища, разделили между ними почести и круг деятельности и описали их образы », т.е фактически создали мифологию греков. Но если у Гесиода мы находим подробное изложение истории Прометея, причём о Прометее рассказывается, как и в «Трудах и днях», так и в «Теогонии», то Гомер о Прометее даже не упоминает. Между тем, нельзя сказать, что Гомер жил раньше, чем сложился миф о Прометее. Хотя мы не знаем, когда именно жил Гомер, и помещение Гомера и Гесиода в одну эпоху, скорее, дань традиции, пусть и довольно древней (например, предание «Состязание Гомера и Гесиода, написанное не позднее III-го века до Р.Х. делает их современниками), общий мифологический контекст у них, как правило, совпадает, и Прометей тут составляет бросающееся в глаза исключение. Гесиодовский текст не позволяет заключить, что образ Прометея – авторский вымысел, наоборот, считается, что Прометей несёт в себе черты древнего доолимпийского божества, покровителя местного населения. 2 2 См. Antiqua Энциклопедия древнегреческой и древнеримской мифологии. Статья «Прометей»

Так почему же молчит Гомер? А. Ф. Лосев считает, что Прометею нет места « в царстве строго и принципиального героизма », описываемом Гомером. Гомеровский эпос являет полное господство могущества Зевса во Вселенной. В нём действующие лица – «богоравные» герои, часто прямые сыновья Зевса и полубоги, имеющие достаточный статус для совершения подвигов. Частная инициатива «неполномочных» членов родовой общины в гомеровском мире не допускается.3 3 3 См. Лосев А. Ф. «Мировой образ Прометея» (Глава из книги «Проблема символа и реалистическое искусство», 1976)

Это представляется определённой натяжкой метода. Дело отнюдь не в частной инициативе. Хитроумный Одиссей и многохитрый (как именует его Гесиод) Прометей стоят друг друга. Гомер вообще мало говорит о титанах, поскольку искренне поклоняется Зевсу, а стоит ли распространяться о врагах своего господина? Зевс и боги Олимпа для Гомера – актуальная реальность, экскурсы в иные мифологические сюжеты возникают разве что к слову, случайно… Но Прометей поддерживал Зевса, вряд ли его можно назвать его врагом. История Прометея – яркая и продуктивная, ею можно было бы проиллюстрировать многие события из жизни героев… И не такая уж это глубокая мифологическая древность по отношению к Троянской войне.

Основной мотив молчания Гомера всё же другой. Пример Прометея опасен. Он – не внешний враг, он – революционер. Он несёт с собой дух разрушения существующих установлений и переустройства мира по собственному усмотрению. В образе Прометея нет ничего к назиданию, а только один искус. Приобщив общественное сознание к «методу Прометея», можно ожидать возрастание нестабильности в обществе. Вероятно, Лосев это и имел в виду, но не мог сказать прямо, поскольку в советской идеологии нельзя было дать отрицательную характеристику революционности.

Так или иначе, замолчать Прометея не удалось, Европа восприняла его уроки, и теперь можно оценить последствия произведённых разрушений. Посмотрим на семантические структуры, разрушенные ПРОЕКТОМ.

В Древней Греции Прометей избежал участи символа богоборчества. В «Прикованном Прометее» титан угрожает Зевсу потерей владычества, укоряет и язвит Громовержца, однако это всё – критика, а не мятеж. Главный акцент автор трагедии делает на другом: Прометей покровительствует людям; именно это и вызывает гнев Зевса, заставляет его забыть заслуги Прометея периода титаномахии. Верховная власть ведёт себя несправедливо, трагический образ Прометея призван заострить восприятие несправедливости. Но несправедливость неизбежно будет преодолена, и Прометей, обладая провидческим даром, предвидит примирение с Зевсом:

«Я знаю, суров он и волю свою

Считает законом. Но время придет —

Согнется и он,

Смягчится, уступит. Заставит нужда.

Уймет он тогда безумный свой гнев

И сам поспешит, союзник и друг,