Вадим Рабинович - Алхимия

Здесь следовало бы рассмотреть становление христианского мифа, в карикатурной оппозиции к которому формируется миф алхимический. Но это уже иная задача.

Достоверность их едва ли больше, чем нулевая. И тем не менее легенда — это то, чем стала алхимия, исторически исчерпавшая себя. Живые свидетельства алчной золотой горячки, замешанной на шарлатанстве… И это все, что осталось от алхимии? Посмотрим.

Сюжеты этих историй воспроизводят К. Шмидер (Schmieder, 1832), Л. Фигье (1867; Figuier, 1860), А. В. Амфитеатров (1896), Н. А. Морозов (1909), Б. Н. Мен-шуткин (1937). Ограничусь изложением лишь некоторых.

Каждое алхимическое житие отмечено заостренной направленностью на практику — на достижение материального блага. Духовное скрыто. Злополучный Бранд — материальный гротеск на только духовного христианского святого. Его карикатура. Его же и дополнение.

Некий Густенховер, получивший оттого же Сетония несколько крупинок лигатуры, расхваставшись, стал жертвой Рудольфа, августейшего алхимика, заточившего случайного счастливца в пражскую белую башню. Никакие оправдания несчастному не помогли.

Барон Брамбеус (О. И. Сенковский) в юмористической повести «Падение Шир-ванского царства» ярко живописует алхимические проделки доктора Джона Ди.

Средневековая алхимия вовсе не предусматривала черно-магический ритуал.

Немало глумливого рассказывает также о проделках алхимиков-шарлатанов Вольтер (XVIII в.) в «Dictionnaire philosophique», подробно описав мошенничество одного розенкрейцера, действующего под псевдонимом Алхимист, при дворе Генриха I, герцога Бульонского. Этот мошенник скупил в аптеках города весь глет, подмешал к нему несколько унций золота, которые, понятно, извлек вновь. О том, что было дальше, легко догадаться.

Художественное сознание Нового времени — естественное хранилище реликтовых фрагментов некогда живого мифа о злато-сереброискательских чаяниях. Но не только хранилище и не только фрагментов. Потому что вычитать алхимическое в новой литературе означает понять эту литературу в одной из ее граней как живую историческую память, мерцающую в язычески-христианских алхимических потемках. Но это означает также и способ постижения и собственно алхимического мифа, в свое время живого и значимого; пережить его заново, но уже как художественно осознанный факт. Алхимический миф в новоевропейской литературе — это, конечно же, менее всего литература об алхимии. Это литература ярчайших имен: Шекспир, Гёте, Пушкин, Гоголь, Гюго, Томас Манн…

Как раз в эти времена особенно весомым в общественной жизни становится тайное сообщество розенкрейцеров, ставящих и алхимические задачи и притязающих на всесилие природознания во имя всечеловеческого блага — преждевременная пародия на новую науку, которая, верно, еще не возникла. Основное призвание сообщества — усовершенствовать все сущее. Розенкрейцеры — достойные обладатели и справедливые распределители всех благ мира. Их зрение всепроникающе. Им внятно тайное тайных природы. Они же — обладатели бывшей, настоящей и будущей мудрости, повелители демонов и духов: они в состоянии притягивать жемчуг и драгоценные камни. Исцеление от всех болезней тоже в их силах. Знание, которыми обладают посвященные, может быть выражено на новом, всем понятном языке. Золото и серебро — разумеется, алхимические — могут быть доставлены римскому императору в несметном количестве. Эта почти новонаучная декларация зиждется на антикатолических, протестантских принципах. Она — детище Реформации. Эти хвастливые притязания адептов Креста и Розы взяты у Габриэля Нодэ из «Наставлений Франции о том, что истинно в истории розен-крейцеровского братства» (Node, 1623) и пересказаны в трактате А. В. Амфитеатрова «Розенкрейцеры» (1896, с. 4–6).

Цит. по: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 143.

Цит. по: Маркс К, Энгельс Ф. Из ранних произведений. М., 1956, с. 617. В примечании к этому месту читаем: «В цитируемом у Маркса немецком переводе Шлегеля и Тика (следует немецкий текст. — В. Р.): «…ты, видимое божество, осуществляющее братание невозможностей».

Там же, с. 617.

Там же, с. 618.

Перевод, конечно, блестящий. Но остается непонятным, почему от злато-серебряной амальгамы мёрли люди. Приведу этот же фрагмент в переводе И. Холод-ковского:

…Меж адептов Сидел он в черной кухне взаперти И силился бальзам целительный найти,

Мешая разных множество рецептов.

Являлся красный лев — и был он женихом,

Flamma (лат.) — огонь, пламя, жар, пыл, свет, сияние.

Потому упразднить, что решается не алхимическая, а иная — художественная — задача, освещенная, правда, подлинной памятью об алхимии.

Данное здесь толкование на алхимический лад романа Гюго — лишь одно из возможных; и, конечно же, не исчерпывает иных смыслов этого произведения.

Иное дело у Рильке, отлившего в сонет (1908 г.) собственно алхимический миф ради него самого, ради алхимика-мифотворца, мифосвидетеля, мифоносителя. Так по крайней мере при первом и даже втором чтении.

С улыбкой странной отодвинул он ту колбу, почерневшую от дыма.

Он знал — ему необходимы, чтоб в самом деле был осуществлен венец вещей — столетий караван, тысячелетия и клокотанье в реторте, и созвездия в сознанье, в мозгу — по крайней мере океан.

Чего он добивался — сгоряча он ночью отпустил его, и к богу оно вернулось, прежний вид приняв.

А он, как пьяный, что-то лепеча,

внезапно растянулся у порога.

И пуст его раскрытый шкаф.

(Рильке, 1977, с. 131; пер. К. Богатырева).

Несколько иначе представляет технологию получения философского камня Берт-ло. Все тела образованы из первоматерии. Золото — цель делания. Берут сходные тела, отличающиеся лишь некоторыми качествами. Изымают особенные свойства этих тел, приводя их таким образом к первоматерии, то есть к философской ртути. Для возвращения к первоматерии пригоден любой металл. Обыкновенную ртуть, например, следует лишить ее жидкостности (текучего водного элемента). Железо — землистости, или грубого шлака (отчего природа металла «утончается»), свинец — легкоплавкости, олово — звука, обнаруживаемого, согласно Геберу, при погнутии. Ртуть, по Стефану, отнимает у олова его хруст. Когда таким образом приготовлена первая материя всех металлов, то есть ртуть философов, продолжает Бертло, остается окрасить ее с помощью серы и мышьяка. Алхимики разумели под этим сернистые металлы, всевозможные горючие тела и разные квинтэссенции. В этом смысле красящие вещества считались имеющими такой же состав. Это и был философский камень, добавляемый в виде порошка (Berthelot, 1885 [1938], с. 280–281).