Виктор Смирнов - Гражданственность и гражданское общество

Откуда эта традиция идет и чем она поддерживается? Во-первых, по мнению западных ученых (и всей западной традиции, в рамках которой в основном и трудилась русская дореволюционная историческая школа), только западные народы есть народы исторические, или иначе можно сказать, только западные народы «двигают прогресс». Как следствие, жертвы во имя прогресса могут быть оправданы, а жертвы исторического пути иных народов — нет, потому как у этих народов нет никакого осмысленного пути.

Кроме того, под прогрессом понимается именно определенный, западный путь (пускай в различных формах, присущих западным народам). Но если, как известно, сам Запад интересуется только собой, то отечественные историки, действующие в русле той же традиции, пытаются изыскать в событиях русской истории западные траектории, объявляя эти события прогрессивными там, где это им удается (или кажется, что удалось). А там где не удается, — называют просто бессмысленными проявлениями рабской русской ментальности, террором, беспорядком, регрессом, хаосом или чем-то в этом роде. Оно и понятно, что если царь без всякого смысла психически блажит, кровушку льет, потому как у него пятка зачесалась, а подданные ему безропотно подчиняются, значит, без сомнения, тут мы наблюдаем проявление рабской натуры народа и отсутствие социального порядка. И как следствие, желание порассуждать о рабской натуре русского народа блокирует любые попытки глубокого рассмотрения исторических мотивов деятельности власти в лице царя во взаимоотношениях с народом.

Попробуем разобраться в истоках так называемого беспорядка русской истории того периода. «Длинный» XVI век был переломным как для Запада, так и для России, но «параметры» этого перелома, его суть на западе и на востоке Европы были отличными. На Западе ковался новый человек, со всей его порочной силою, а на Востоке Московское княжество превращалось в Царство, в русскую империю. Кстати, нужно вспомнить о царстве и о Москве как Третьем Риме. Известно, что Иван Грозный венчался на царство, однако царский титул признавался и за его дедом, Иваном III. В чем же отличие? А отличие серьезное, даже принципиальное.

Так, если Иван III называл себя царем в дипломатических отношениях с мелкими державами, вроде Ливонии, то Иоанна IV признавал царем, православным императором сам Патриарх Константинопольский и вся (не только русская) православная церковь. «Царское имя его поминается в Церкви Соборной по всем воскресным дням, как имена прежде бывших Византийских Царей; это повелено делать во всех епархиях, где только есть митрополиты и архиереи», — читаем мы в послании из Царьграда 1558 г. «Яви нам, — писал патриарх Иоаким Александрийский, — в нынешние времена нового кормителя и промыслителя о нас, доброго поборника, избранного и Богом наставляемого Ктитора святой обители сей, каков был некогда боговенчан-ный и равноапостольный Константин. Память твоя пребудет у нас непрестанно не только на церковном правиле, но и на трапезах с древними, бывшими прежде Царями» [104]. И это учитывая, что «.Святой царь занимает высокое положение в Церкви, но не то, что другие поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во Вселенной; цари собирали Вселенские Соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят Божественные и священные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей. На всяком месте, где только имеются христиане, имя царя поминается всеми патриархами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей и властителей. Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь царя. Ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении. и невозможно отделить их друг от друга. один только царь во Вселенной, и если некоторые другие из христиан присвоили себе имя царя, то все эти примеры суть нечто противоестественное и противозаконное» (послание патриарха Антония Великому Князю Василию Дмитриевичу) [189, с. 272].

Без понимания смысла данных высказываний трудно понять значение принятия царского титула Иваном Грозным и признания этого титула всей православной церковью. Мы сейчас анахронизируем, выставляя на первое место английское или какое другое признание западными дворами царского титула русской власти, но нужно понимать, что для русского человека эти признания, эти дворы схизматиков недорого стоили, чего нельзя сказать о признании его со стороны православных церквей и в первую очередь Константинополя. Царь обоснованно ощутил себя прямым, непосредственным наследником басилевсов византийских, императоров римских. И нам сейчас трудно представить, какой груз лег на его плечи — забота о спасении мира, не менее. Московский князь стал вселенским царем, единственным законным царем в мире перед ликом Господа, а русские люди в определенном, сверхъестественном смысле стали ромеями, римлянами (о «волшебном» восприятии пространства и себя самих в средние века замечательно пишет С. С. Аверинцев [3]). Кстати, в этом отношении интересна дискуссия Грозного и Курбского [12]. Если Курбский обращался к Великому князю московскому, то отвечал ему вселенский император, автократор (самодержец), ровня по значению равноапостольному Константину. Откуда тут взаимопониманию взяться?

Но насколько состояние русского царства было адекватно той вселенской претензии, которую предъявлял царский титул? Русское государство в XVI в. представляло собой небогатые, крайне недонаселенные территории. Говоря об относительном богатстве населения страны по сравнению с населением стран Западной Европы, необходимо иметь в виду тот факт, что русский человек питался в целом лучше европейца, однако нужно понимать, что этот относительно высокий уровень жизни (в те эпохи почти исключительно определявшийся типом питания) обеспечивался все той же недонаселенностью. То есть русский человек имел возможность дополнять свой рацион охотой и архаичным собирательством тогда, когда в Европе уже давно леса были частично сведены, а частично перешли под жесткий контроль высших классов и охота стала исключительно развлечением элиты.

Кроме того, именно недонаселенность русских территорий определила тот факт, что многочисленные войны с поляками и Литвой для помещиков имели главной целью «не золото и парчи всякие с иною добычею, а мужичков пригнать». Ибо земли было немало, и службу служили с земли, только что есть земля без мужика? Пригнал мужиков в закупы лет на 10–15, а там обживется мужик, будет тягло тянуть и уже и не уйдет никуда. Впрочем, другая сторона вела себе точно так же. Нужно подчеркнуть, что именно эта самая недонаселенность определяла также и относительную военную слабость русского государства. Чтобы обеспечить достаточную оборону по всем направлениям, русским приходилось постоянно поддерживать чрезвычайно высокий уровень мобилизационного напряжения по сравнению с соседними странами. Если в той же Европе любой военный поход был особым, весьма дорогостоящим предприятием, к которому страна готовилась, влезала в долги, а часто и заканчивала войну безрезультатно за отсутствием средств (о стоимости военных действий в те времена в Европе смотрите у П. Шоню «Цивилизация классической Европы» [271]), при сравнительно невысокой численности армий, то русским каждый год (!!!) приходилось на все лето, с весны до осени, выставлять полноценную армию на степные границы [44]. Несмотря на эти предосторожности, в первую треть XVI в. татарам, в первую очередь казанским, удалось осуществить почти полсотни набегов на русские земли. А ведь это, не считая перманентной войны с Речью Посполитой на западе, войны, периодически затихавшей в результате перемирий, но скоро разгоравшейся вновь. При этом, когда идет речь об относительной слабости России в военном смысле, имеется в виду слабость, так сказать, потенциальная. Россия практически не имела резервов, используя почти все наличные ресурсы, и тем самым попадала в замкнутый круг. Чрезмерное мобилизационное напряжение не давало возможности обратить внимание на внутренние реформы, которые уже назрели с превращением Московского княжества в русское царство, но и во внешних отношениях ситуация была не менее сложной. Татарская война на юге не давала возможности сконцентрироваться на западном направлении, а в свою очередь постоянные войны на западе не позволяли отвлечься на кардинальное решение татарской проблемы.