Марсель Мосс - Социальные функции священного

К тому же эти два вида жертвоприношений — не более чем абстрактные типы. Всякое жертвоприношение совершается в определенных обстоятельствах и с расчетом на достижение конкретных целей. Из разнообразия преследуемых целей вытекают и разные приемы, некоторые примеры чему мы привели. Итак, с одной стороны, нет такой религии, в которой не сосуществовало бы более или менее значительного количества этих приемов. Все известные нам жертвенные ритуалы уже отличаются высоким уровнем сложности. Но, с другой стороны, нет такого ритуала, который не был бы сложным сам по себе: он либо преследует сразу несколько целей, либо для достижения одной-един- ственной цели приводит в действие несколько сил. Мы видели, как десакрализационные и даже собственно искупительные жертвоприношения усложняются причащением; но можно было бы привести и много других примеров усложнения. Амазулу, чтобы вызвать дождь, собирают стадо черных быков, убивают одного из них и молча съедают, а потом сжигают кости за пределами деревни — вот три разных сюжета в одном действе [503].

В брахманическом жертвоприношении животного эта комплексность выражена еще четче. Мы видели, что жертву здесь делили на искупительные части, жертвуемые злым духам, части, предназначаемые богам, части для причащения жертвователя и части, которые потребляли жрецы. Жертва используется также, чтобы наслать проклятие на врага, для гаданий и обетов. В одном из аспектов своих проявлений жертвоприношение относится к териоморфным культам: ведь душу животного отправляют на небо, чтобы она присоединилась к мифическим предкам животных и тем поддержала существование вида. Одновременно это и обряд, снимающий пищевой запрет, поскольку жертвователь, разложивший огнь, может есть мясо только после совершения жертвоприношения. Наконец, это жертвоприношение ради выкупа, так как жертвователь, будучи посвящен, находится во власти божества и выкупает себя, отдавая взамен жертву. Все это смешивается и сливается в одну систему, которая, несмотря на такое разнообразие, остается гармоничной. С еще большим основанием можно сказать то же самое о столь длительном обряде, как жертвоприношение Соме: ведь это, помимо всего прочего, еще и жертвоприношение бога. Одним словом, подобно магической церемонии или молитве, которая может выражать одновременно и благодарение, и обет, и просьбу о милости, жертвоприношение способно выполнять сразу множество функций.

Но если жертвоприношение настолько сложно, в чем может состоять его единство? Все дело в том, что в основе, при всем многообразии форм, в которые жертвоприношение облекается, это всегда одна и та же процедура, которую можно применять для достижения самых разных целей. Эта процедура состоит в установлении связи между сакральным и профанным миром посредством жертвы, то есть предмета, уничтожаемого в ходе церемонии. Однако, вопреки мнению Робертсон-Смита, жертва не обязательно вступает в жертвоприношение, заранее обладая религиозной природой, совершенной и определенной: такой природой наделяет ее само жертвоприношение. Значит, оно может сообщить ей самые разные свойства, сделав, таким образом, пригодной для выполнения самых разнообразных функций либо в разных обрядах, либо во время одного и того же обряда. Она также может передавать сакральные свойства из религиозного мира в профанный и наоборот. Ей безразлично направление потока, проходящего сквозь нее. Можно одновременно возложить на дух, вышедший из жертвы, миссию вознесения обета к небесным силам, использовать жертву для предсказания будущего, откупиться от гнева богов, отдав им их долю, и, наконец, вкусить остатков сакрального мяса. С другой стороны, жертва, когда она назначена, в любом случае обретает определенную автономию: это источник энергии, мощь которой превышает уровень, необходимый для достижения конкретной цели, ради которой жертвователь устраивает обряд. Заклание животного производят, чтобы выкупить дикшиту — тут же «рикошетом» освобожденная душа подпитывает вечную жизнь данного вида. Тем самым жертвоприношение, естественно, выходит за тесные рамки, в которые ставят его самые простые теологии. Ведь это не просто набор индивидуальных жестов. Обряд приводит в движение всю совокупность сакральных вещей, которым он адресуется. С самого начала этой работы жертвоприношение предстало перед нами как особый случай системы посвящения.

Здесь нет необходимости пространно объяснять, почему профан таким образом вступает в отношения с божеством. Дело в том, что он видит в нем источник самой жизни. Поэтому он крайне заинтересован в сближении — ведь в этом заключены сами условия его существования. Но отчего он сближается с божеством, лишь сохраняя некоторую дистанцию? Отчего он входит в сношения с сакральным лишь через посредника? Эта странная особенность процедуры отчасти объясняется разрушительными последствиями обряда. Если сакральные силы есть основа жизненных сил, то сами по себе они таковы, что контакт с ними для непосвященного опасен. Они не могут сосредоточиться в профанном объекте, не уничтожив его, особенно если достигли определенной степени концентрации. Поэтому жертвователь, как бы он в этом ни нуждался, может приближаться к ним лишь с крайней осторожностью. Вот почему между ними и собой он помещает посредников, главный из которых — жертва. Втянувшись в ритуал целиком, он нашел бы смерть, а не жизнь. Жертва его замещает. Она одна проникает в опасную сферу жертвоприношения, она там гибнет, и она там именно для того, чтобы погибнуть. Жертвователь остается в безопасности: боги берут ее вместо него. Она выкупает его. Моисей не сделал обрезания своему сыну; Яхве пришел «бороться» с ним на постоялый двор. Моисей умирал, когда его жена внезапно обрезала крайнюю плоть ребенка и бросила ее к стопам Яхве со словами: «Ты жених крови у меня» [504]. Уничтожение крайней плоти удовлетворило бога, и он не стал убивать выкупленного Моисея. Нет жертвоприношения, которое не включало бы идеи выкупа.

Но это первое объяснение носит достаточно общий характер: ибо в случае принесения даров также устанавливается опосредованная связь, но ни малейшего момента уничтожения здесь нет. Дело в том, что слишком высокая степень посвящения влечет за собой тяжелые последствия, даже если оно и не сопряжено с разрушением. Все, что слишком глубоко втянуто в область религии, уже тем самым отторгается от профанного мира. Чем большей степенью сакральности наделено существо, тем больше возложено на него запретов, изолирующих его. Святость назорея как бы парализует его [505]. С другой стороны, все, что вступает в слишком тесный контакт с сакральными предметами, приобретает их качество и становится сакральным, как они. А ведь жертву приносят профаны. Назначение воздействия, которое оно оказывает на людей и предметы, приводит их в такое состояние, в котором они могут выполнять свою роль в мирской жизни. Следовательно, для тех и других выгодно входить в круг жертвоприношения только при условии, что они смогут из него выйти. Отчасти этому служат заключительные ритуалы. Они снижают степень посвящения; но их одних не хватило бы, будь эта степень слишком высока. Поэтому важно, чтобы жертвователь или объект жертвоприношения проходили посвящение лишь в ослабленной форме, то есть опосредованно. Вот для чего служит посредник. Благодаря посреднику оба мира могут проникать друг в друга, оставаясь различными.