Марсель Мосс - Социальные функции священного

Итак, мы постепенно свели изучение магии к исследованию коллективных сил, действующих в ней так же, как и в религии. Мы вправе даже думать, что если мы обнаружим эти силы, то сможем объяснить сразу и целое, и его составные части. Вспомним, до какой степени взаимосвязь и взаимопроникновение элементов магии создает впечатление, что они — лишь различные отражения одного и того же. Действия и представления до такой степени неразделимы, что не без основания магию можно было бы назвать практической идеей. Учитывая однообразие приемов, незначительность вариаций представлений и единство формы магии в истории культуры, можно заранее предсказать, что она представляет собой некую практическую идею самого простого порядка. В таком случае можно ожидать, что имеющие место в магии коллективные силы не будут, вероятно, слишком сложными, а методы, используемые магом с целью овладеть этими силами, не окажутся слишком запутанными.

Мы постараемся найти и определить эти силы, рассмотрев сначала характер магических верований, а затем проанализировав понятие эффективности магических действий.

Магия, по определению, является предметом веры. При этом ее элементы, неразделимые и даже смешанные друг с другом, не могут быть предметами отдельных верований. Все они одновременно являются объектами одного и того же убеждения, которое распространяется не только на силу мага или ценность ритуала, но и на всю систему магии и на ее принцип. Как магия более реальна, чем ее составные части, так же и вера в магию в целом укоренилась сильней, нежели вера в ее отдельные элементы. Магия, как и религия, представляет собой единое целое, в которое либо верят, либо нет. Это подтверждают случаи, когда реальность магии ставится под сомнение. Когда бы ни возникал подобный вопрос — в начале средневековья, в XVII веке или в наши дни, когда он еще продолжает обсуждаться, — мы видим, что дискуссия касается какого-нибудь одного явления. Например, у Агобарда [574]речь идет о колдунах, накликавших плохую погоду; позднее — о половом бессилии, возникшем в результате наведения порчи, или о воздушном полете спутников Дианы; у Беккера [575](Bekker, De betooverde werdl, Leeuwarden, 1691) речь идет о существовании демонов и дьявола; и в наше время мы говорим об астральных телах, видениях, реальности четвертого измерения. Всюду заключения и выводы немедленно обобщаются, признание одного случая влечет за собой веру во все остальные. И наоборот, одно отрицание разрушает все построение, и существование самой магии ставится под сомнение. Имеются примеры упорного неверия или укоренившейся веры, для изменения которых в свою противоположность оказывалось достаточно одного случая из жизни.

Какова же природа этой веры в магию? Напоминает ли она научные убеждения? Последние a 'posteriori постоянно подвергаются контролю человека и зависят только от рациональных доказательств. Наблюдаем ли мы подобное в магии? Конечно же, нет. Известен даже поистине необычный случай — это случай католической церкви, когда вера в магию стала догмой и отступление от этой веры каралось. Вообще же, эта вера распространяется в обществе механически; ее исповедуют от рождения. В этом отношении вера в магию не слишком отличается от научных убеждений, поскольку каждое общество имеет свои столь же распространенные научные представления, которые порой превращаются в религиозные догмы. Но если любая наука, даже самая традиционная, возникала как позитивное знание на основе опыта, то вера в магию была всегда априорна. Вера в магию обязательно предшествует опыту. Мага будут искать только потому, что верят в его существование. Магический рецепт используют лишь оттого, что в него верят. Еще и в наши дни спириты не допускают сомневающегося, который, как они полагают, помешал бы успеху действа.

Магия обладает таким авторитетом, что отрицательный опыт не способен пошатнуть веру в нее. Фактически она свободна от всякой проверки. Даже отрицательные факты обращаются в ее пользу, потому что они всегда рассматриваются как результат противодействующей магии, ритуальных ошибок и несоблюдения необходимых условий. В протоколах по процессу над колдуном Жаном Мишелем, сожженным в Бурже в 1623 году, мы видим, что этот бедный человек, столяр, провел свою жизнь, совершая неудачные опыты, но когда однажды он почти приблизился к цели, то испугался и бежал. У чероков неудавшееся колдовство не только неспособно поколебать доверие к колдуну, но даже придает ему больший авторитет. Ибо в таком случае его услуги необходимы для снятия действия страшной силы, которая может обернуться против неловкого человека, случайно высвободившего ее. То же самое происходит при проведении любого магического опыта: случайные совпадения принимаются за норму, а противоречащие факты отвергаются.

Тем не менее, чтобы поддержать веру в магию, обычно очень активно приводят подробные примеры с указанием точного места и времени. Там, где по данному вопросу достаточно много источников, — в Китае, например, или в средневековой Европе — можно заметить, что одни и те же истории бесконечно кочуют из текста в текст. Это хрестоматийные случаи, анекдотические рассказы магического характера, похожие на те, что во всем мире поддерживают веру в магию. Обратим внимание, что эти так называемые анекдоты удивительно однообразны. В них нет сознательного устремления убедить в истинности рассказа, вера в магию в них сама собой разумеется. Традиционные доказательства самодостаточны; в рассказы магического характера верят так же, как в мифы. Даже в случае, когда рассказ о магии содержит шутливый элемент, это такая шутка, которая всегда может плохо обернуться. Вера в магию, таким образом, носит квазиобязательный характер, она априорна и является совершенно аналогичной вере в религию.

Эта вера имеется у колдуна и в обществе в целом. Но возможно ли, чтобы маг верил в магию, если он всегда в состоянии по-настоящему оценить истинную природу своих методов и их результат? Здесь мы сталкиваемся с важным вопросом обмана и симуляции в магии.

В качестве примера возьмем австралийских колдунов. Нам не найти людей более убежденных в эффективности своих обрядов. Но наиболее авторитетные авторы говорят нам, что никогда, исполняя обряд в том виде, как он обычно практикуется, колдун не видел и не ожидал увидеть его непосредственный результат. Рассмотрим несколько подробнее методы черной магии. В Австралии их можно свести к трем типам, практикуемым либо совместно, либо по отдельности, смотря по тому, как это принято в данном племени. Первый, наиболее распространенный тип, представляет собой собственно наведение порчи, совершаемое посредством уничтожения какой-либо вещи, имеющей отношение к определенной личности и являющейся частью целого или его представлением: остатки пищи, органические отходы, следы, изображения. Невозможно представить себе, чтобы когда-нибудь маг имел возможность экспериментально убедиться, что убивает, сжигая остатки пищи, смешанные с воском или жиром, или прокалывая изображение. Ритуал, описанный Спенсером [576]и Гилленом [577], который заключается в том, чтобы сначала проколоть предмет, представляющий душу жертвы, а затем бросить его в направлении того места, где живет околдовываемый человек, прекрасно демонстрирует, что иллюзия всегда лишь частична.