Марсель Мосс - Социальные функции священного

Но не все речевые религиозные обряды являются молитвами: из круга молитв выпадают клятвы, пожелания, заветы, благословения, проклятия, обеты, посвящения и т. д. Их отличает одна важная особенность. Главный результат подобных обрядов заключается в том, чтобы изменить состояние профанного предмета, на который оказывается воздействие, чтобы придать ему религиозный характер. Клятва, ритуальный договор [723]призваны прежде всего освятить данное слово, дать ему подтверждение двух свидетелей. В пожелании событие обретает свойство, обеспечивающее его исполнение [724]. В благословении и проклятии именно человек благословляем или проклинаем. В обете или посвящении [725]обещание или предъявление переводят предмет в сферу сакрального. Несомненно, все эти обряды приводят в движение религиозные силы, которые способствуют приданию нового качества тому, что объявляется, желается, обещается. Но суть акта — не влияние на религиозные предметы, а изменение состояния профанного объекта. Молитва же, напротив, оказывается прежде всего средством воздействия на сакральные существа; именно на них она влияет и именно в них вызывает изменения. Не то чтобы она совершенно не оказывала некоторого воздействия на область обычной жизни; впрочем, вряд ли найдется вообще хоть один ритуал, который так или иначе не служит верующему. Когда молятся, ожидают от молитвы какого-то результата для чего-то или кого-то, хотя бы и для себя [726]. Но это лишь следствие, не занимающее главного места в механизме ритуала. Он полностью

адресован к религиозным силам, к которым он обращается, и лишь во вторую очередь, опосредованно воздействует на профанные существа. Иногда даже вся польза сводится к простому облегчению, которую обряд приносит молящемуся, а божественный мир почти полностью поглощает его действенность. Тем не менее различия между молитвой и другими религиозными речевыми ритуалами не столь уж разительны, чтобы с точностью можно было сказать, где начинается одно и кончается другое. Молитва может служить клятвой [727], а пожелание — приобретать форму молитвы. В благословение может включаться молитва. Богу можно обещать что-либо в чистой форме молитвы. Но если эти две области религиозной жизни и не разделены четкими границами, они все же не перестают быть разными, и важно отметить различие, чтобы предупредить возможную путаницу.

Итак, мы пришли к следующему определению: молитва — это религиозный речевой ритуал, воздействующий непосредственно на сакральные предметы .

ИСТОРИЯ ВОПРОСА И ГРАНИЦЫ ТЕМЫ

Теперь мы способны определить религиозный речевой ритуал и, в частности, молитву, поэтому мы можем приступить к обсуждению единственной проблемы, поставленной нами в этой работе: происхождение молитвы, что подводит нас, впрочем, к более общей проблеме происхождения веры в словесные формулы религиозного характера в обществах с примитивной структурой.

I

Если научная литература, посвященная молитве, как мы видели, весьма небогата, то в отношении интересующего нас вопроса она и вовсе бедна. Мы едва можем назвать несколько имен.

Из двух философов, доктрины которых мы уже обсуждали, первый, Сабатье, после краткого обзора проходит мимо данной проблемы, даже не пытаясь установить собственно факты: он не проверяет, действительно ли молитва, как он ее понимает, то есть как «религия в действии и мышлении», является, как он говорит, универсальным феноменом [729]; второй, Тиль [730], ограничивается тем, что выдвигает диалектические возражения против тех, кто пытается вывести примитивную молитву из теургических формул; свою позицию он подтверждает только некоторыми разработанными формулами уже развитых религий [731]. Более того, оба [732], как и большинство философов религии, даже не пытаются об-

наружить форму и точный смысл ритуалов в предшествующих обществах; весь их труд направлен на критику или демонстрацию превосходства некоторых религиозных состояний души.

Среди антропологов этого вопроса касались только Тайлор, Фаррер и Макс Мюллер. Для первого из них [733]изначальная молитва представлялась простым спонтанным выражением некоторого желания материального характера и адресовалась сверхъестественным силам, духам, чье появление объясняется анимизмом. Североамериканские индейцы как раз и были бы на этой стадии, древние индусы, греки и римляне так и не освободились от нее полностью. Но Тайлор, работавший в эпоху, когда антропология и социология только начинали приобретать форму научной дисциплины, смешал все примитивные народы в один огромный род, без подразделения на виды и без иерархии. Таким образом, он начал с ритуалов, очевидно, очень высокого уровня [734], существовавших в уже развитых культурах. С другой стороны, в рамках своей анимистической системы он полагал за данность с самого начала представление о нематериальных и одновременно божественных личностях, которое, с нашей точки зрения, является понятием поздним и сформировавшимся именно при участии молитвы.

Теория Макса Мюллера [735]отчасти идентична теории Тайлора, а отчасти — теории Фаррера. Здесь филолог ведет себя как антрополог. Он исходит из данных, недавно обнаруженных Кодрингтоном [736]среди меланезийцев, и его замечания могут быть весьма полезны. Он догадывается о существовании молитв, непохожих на то, что мы привыкли называть этим словом, однако имеющих право называться молитвами. В своем кратком обзоре тех форм, которые принимает молитва, Макс Мюллер выдвигает идею о том, что молитва, возникнув как высказывание, имеющее форму «да будет воля моя», постепенно заменяется на диаметрально противоположное «да будет воля твоя» [737]. Между этими характерными типами находились такие молитвы, как ведическая и семитская. Однако блестящие рассуждения не могут заменять доказательства. Прежде всего, если упомянутые формулы являются исходными, поскольку они сосуществуют, согласно Кодрингтону, с другими молитвами, определенно обращенными к божественной личности [738], ничто не подтверждает, в действительности, что одни примитивнее других и что приказ предшествовал заклинанию. С другой стороны, фундаментальная проблема, касающаяся молитвы, остается открытой. Как слова могут обретать силу и приказывать божеству? Это невозможно понять, если принять доктрины Макса Мюллера по поводу происхождения религии из общего для всех людей универсального чувства бесконечности. Нам даже не представить, как мог Макс Мюллер не заметить глубокого противоречия между двумя своими доктринами: если молитва начинается с заклинания, с магии, то божество никоим образом не может мыслиться как репрезентация некоторого бесконечного величия и нравственности.