Марсель Мосс - Социальные функции священного

В целом, Макс Мюллер зависим [739]от интересной диссертации одного из инициаторов нашего труда, Фаррера [740]. Исходя из американских, африканских и полинезийских данных, Фаррер утверждал, что молитва «дикарей» изначально была магическим заклинанием. Но, с одной стороны, ритуалы, из наблюдения которых он исходил, содержали отнюдь не колдовские формулы; они состояли из важных речевых ритуалов, которые нельзя рассматривать как заклинания. С другой стороны, весьма продвинутые общества, с высоко развитыми религиями, которые он изучал, не могли ему представить ни фактов достаточно близких к истокам, ни средств, позволяющих приступить к решению фундаментального вопроса о действенности слов.

Кажется, однако, что если оставить в стороне Тайлора, то по вопросу об изначальной форме молитвы как заклинания установилось определенное единодушие. В недавних работах Маретта [741]и Риверса [742] [743]эта теория рассматривается как уже установленная истина; один считает, что вся религиозная эволюция заключается в движении от заклинания к молитве, которую он сводит к мольбе, обращенной к личному божеству; другой любопытным образом отмечает сугубо магические свойства ли-

139

тургии народности тода , которые он отдельно выделяет и рассматривает как изначальные, хотя все-таки отдельно выделяет и собственно колдовские формулы.

Опираясь на работы и документы Маретта, историк греческой религии Фарнелл, в книге об эволюции религии недавно привел несколько гипотез относительно «истории молитвы» [744]. Однако в одном пункте он отличается от своих предшественников. Как и они, он допускает существование народов, не имеющих молитв, у которых речевые ритуалы ограничиваются колдовскими заклинаниями, но полагает, что заклинания изначально противоположны чистой молитве, в которой Бог вызывается как отец и друг. По его мнению, религии следует классифицировать по удельному весу молитв и заклинаний, содержащихся в них. Впоследствии мы не раз будем возвращаться к этой доктрине, чтобы не затевать здесь спор, который уведет нас от изучения фактов. Достаточно указать на связь, соединяющую эту доктрину с разбираемой гипотезой.

Все эти теории, однако, грешат серьезными недостатками метода. Во-первых, если речевые ритуалы начинаются с магии, как и почему из них рождается молитва? Почему природа, бог перестают быть зависимыми от человеческого голоса? [745]Потому что провал ритуала обнаруживается экспериментально? Но мало того, что сама вера в магию основывается на невозможности подобной экспериментальной проверки, [746]никто не объясняет, почему силы, которые перестают контролировать, начинают заклинать, вместо того чтобы просто перестать с ними говорить. Во-вторых, все эти работы не проливают света не только на происхождение молитвы, но даже на происхождение заклинания, хотя речь идет именно о том, чтобы объяснить, как они возможны. Ведь недостаточно объявить заговор или просьбу, обращенную к духу, примитивной формой молитвы, чтобы понять, как этот заговор могут полагать активным, почему верят в необходимость и пользу таких обращений. В третьих, все исходит из слишком поспешных сравнений. Никто не описал нам литургической системы, полностью сводимой к заклинаниям. Никто не изучал факты, достаточно близкие к истокам, чтобы мы могли убедиться, что в них не существует явлений еще более первобытных, которые достойны выступать в качестве первых форм молитвы. Именно этих трех недостатков нам и надо избежать.

II

Потому в качестве поля исследований нам надо выбрать группу четко очерченных обществ, где речевой ритуал представлен в следующих условиях: 1) он должен иметь достаточно явный религиозный характер, чтобы в тех случаях, когда этот ритуал будет состоять не только из молитв, но и более сложных ритуалов, мы имели бы полную уверенность в том, что молитва может быть выведена из этих ритуалов без невосполнимых лакун в материале; 2) нужно, чтобы он был доступен для наблюдения в таких условиях, при которых само объяснение ритуалов становится возможным, то есть, чтобы мы могли более или менее успешно сформулировать гипотезу о происхождении веры, содержащейся в них; 3) должна быть уверенность в том, что в данном обществе не существует иных форм речевых ритуалов, кроме данных примитивных форм, и на текущем уровне наших знаний невозможно найти более простых феноменов.

Как мы считаем, этим трояким требованиям удовлетворяет исследование австралийских обществ [747]. Далее нам предстоит продемонстрировать это. Полезно, однако, уже сейчас кратко заметить, что более удачного поля исследований нам не найти.

Прежде всего, среди обществ, изучаемых в настоящее время или исторически известных, мы не найдем других народов с такими же бесспорными признаками первобытной и элементарной организации. Они бедны, немногочисленны, отсталы с технологической точки зрения, застыли на месте в нравственном и интеллектуальном развитии, их социальные структуры примитивны настолько, насколько это только можно вообразить. Более того, они позволяют схематически представить себе, пусть даже и предполагая позади них долгую историю, какими были первые человеческие объединения, из которых другие берут свое начало, мы не станем, подобно Шетензаку [748], утверждать в некоем антропологическом опьянении, что это примитивные люди, что они остались в колыбели человеческой расы и месте, где эволюция породила ее, что они никогда не испытывли потребности в обновлении и развитии. Тем не менее нам известны лишь две так называемые примитивные группы людей с историей, идущей, по-видимому столь издалека и столь мало подверженной превратностям жизни и смерти рас, культур и обществ. В первую очередь это аганы Огненной Земли [749], но они почти исчезли, прежде чем были систематически описаны [750], и были скорее выродившимся, нежели действительно первобытным народом. Затем сери с острова Тибурон в Калифорнийском заливе. Но монография Мак-Ги, по нашему мнению, поверхностна [751]; автор провел слишком мало времени среди туземцев, и они остались практически не изученными; если в некоторых отношениях сери, действительно, представляются первобытными [752], кажется также, что и они имеют за собой долгую историю [753], а их язык и раса явно зависимы от большой американской группы юма, пима, папаги и т. д. [754]Другие части человечества, которые рассматриваются обычно как примитивные, таковыми не являются. Даже африканские пигмеи [755], негритос из Малайзии [756], несомненно, как говорится, «дикие», живут среди великих варварских культур — банту или нильской в Африке, малайо-полинезийской в Малайзии — и отчасти принимают в них участие. Что же до ведда [757]и азиатских дикарей, мы не оставили камня на камне от громоздких теорий по поводу бедности их культуры и отсутствии религии.