Юрий Пахомов - Макрохристианский мир в эпоху глобализации

Наоборот, стержневая для Совета Европы доктрина о правах человека вполне органично согласовывается с собственническо–рационалистическими мотивами и либерально–рыночными основами интеграции. «Отцы — основатели» единой Европы, такие, как Жан Моне или Роберт Шуман, действительно считали духовные и интеллектуальные идеалы главной побудительной причиной объединения Европы: как раз с целью защитить это величайшее наследие. Но, как справедливо указывает британский политолог, почетный профессор Лидского университета Филипп Тоди, «их действия, как и многих других, им подобных, основывались на предположении, что именно деньги — или, если кто-то отдает преимущество более красноречивым терминам, экономическое процветание — служат фундаментом европейского интеллектуального и культурного наследия» 171 171 Тоді Ф. Нарис історії Європейського Союзу. — К., 2001. — С. 123. .

Таким образом, Европа предстает как исполненный динамического формирования и развития цивилизационный порядок, основывающийся на определенной совокупности общих европейских ценностей, которые постепенно обретают нормативный характер в качестве общепризнанных европейским сообществом политико–правовых норм, стандартов, духовно–моральных обычаев и традиций.

На протяжении всего существования государств (в их современном понимании) интеллектуалы разных эпох пытались осмыслить пути предотвращения межгосударственных конфликтов. Еще задолго до появления гениальной фигуры Иммануила Канта осуществлялись поиски схем искоренения таких конфликтов или разработки системы вечного мира 172 172 Luard Е. (ed.). Basic Texts in International Relations. — Basingstoke, 1992, — P. 400–423. . Отдельные исследователи в менее нормативной форме пытались отыскать теоретические основы для обеспечения условий прочного мира путем определенного сочетания внешних факторов и/или институтов, необходимых для снижения риска войны.

Существенное значение для понимания природы и тенденций современных интеграционных процессов в Европе имеет изучение генезиса, исторических обстоятельств и причин, благодаря которым идейно–духовные поиски общеевропейских мира и единства воплотились в организованном политическом движении за «Соединенные Штаты Европы». Хронологически такой сдвиг следует отнести к середине XIX в. Но зарождение и организационные ростки такого движения в виде первых политических «еврорешений» и общественных пацифистских структур следует отнести к началу XIX в., а именно к периоду с 1815 г., когда состоялся Венский конгресс, созванный в целях согласования новой концепции поддержания мира и баланса сил в Европе после победы над Наполеоном.

В этом плане можно утверждать, что именно тогда началось формирование практической фактографической базы для разработки научной теории реализма, наиболее выразительно представленной в трудах ее основателя Г. Моргентау. Важно отметить, что фактически «узаконенный» в науке «государственнический подход» к оценке международных систем привел к тому, что история XIX в. преимущественно писалась с националистических позиций: это история борьбы за гегемонию, кровавого соперничества, войн и конфликтов, амбиций, подъемов и падений, передела границ и сфер влияния.

Как отмечает английский политолог У. Уоллес, большинство историков XIX в. воспринимали тогдашние события сквозь призму «истории нации» и развитие национальной идентичности. Задачей ученых практически в любой стране континента было «использование истории для определения морали современности»: демонстрации центрального места Германии в европейской истории, исключительной роли Великобритании в европейских делах, цивилизаторской миссии Франции или имперских традиций Рима 173 173 Wallace W. The Transformation of Western Europe. — London, 1989. — P. 11. .

Фактическое доминирование радикальных элементов еще не существующей теории реализма обусловило игнорирование учеными того факта, что наряду с Европой империй и границ уже тогда зарождалась и реально существовала и интернациональная Европа, где традиционные различия между странами по ключевым вопросам межгосударственного и регионального сотрудничества постепенно утрачивали свое определяющее значение.

Процесс интернационализации международных отношений в течение XIX в., на наш взгляд, обрел относительно комплексный характер, охватив и правовые, и трудовые отношения, и социальную сферу, и культуру, религиозную жизнь и движение интеллектуалов. Особенно активно он проявился в т. наз. крестовом походе за мир, как называли пацифистское движение в западнохристианском мире 174 174 Тут важно отметить, что хотя первые ростки европейского движения в первой четверти XIX ст. возникли в значительной степени из среды квакеров и других протестантских общин и основывались на пацифистских выводах христианского учения, в идеологию строительства Объединенной Европы, выдвинутой Гаагским конгрессом 1948 г., прямые ссылки на христианство уже не попали. Это видно из итоговых резолюций конгресса, зафиксировавших, вместо этого, признание европейским сообществом «существующего плюрализма в современной психологической и духовной ситуации», (См.: Madariaga S. de. Speech at the meeting of Joint International Committee of Movements for European Unity // Congress of Europe. Verbatim report. The Hague, 7–11 May 1948. — Strasbourg: Council of Europe Publishing, 1999. — 453 p. — P. 353). .

Закономерно, что именно XIX в. дает либеральных идеалистов и космополитов, которые в своих взглядах исходят из принципиального единства европейской истории и призывают, соответственно, к укреплению солидарности между европейскими государствами и народами. Среди них выделяются т. н. идеалисты–националисты, которые, как, например, основатель движения «Молодая Европа» итальянец Джузеппе Мадзини, считали, что объединенная Европа возникнет как результат постепенной замены недемократических государств и империй свободными самоуправляющимися нациями. То, что выглядело идеализмом в XIX в., стало задачей практической политики с середины XX в., когда европейское движение поставило на повестку дня идею «Европейского союза народов» 175 175 40 years European Movement: 1948–1988 / Congress of Europe, The Hague, 5–8 May 1988. — Bonn, 1989. — P. 68. .

В этом контексте есть основание признать относительность известного тезиса о появлении прообраза Объединенной Европы как научной абстракции в умах лучших европейских мыслителей. Ведь последние черпали аргументы для своих разработок в практической действительности, отмеченной как постоянными конфликтами и войнами, так и постепенно нарастающим пониманием их пагубности. В этих условиях Европа как источник и поле наиболее кровавых войн исторически была обречена либо потерять свою цивилизационную роль, либо интегрироваться в единое целое.