Джон Брокман - Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Когнитивные предвзятости включают в себя нашу склонность рассматривать действия, причиняющие вред другим, как намеренные и заведомо предосудительные – в отличие от точно таких же действий, которые не влекут вреда для остальных. Люди, наносящие вред другим, рассматриваются как способные к намеренному и целеустремленному поведению, в отличие от тех, кто сам является объектом этих действий (об этом много писали психолог Курт Грей и другие исследователи различий между «моральными агентами» и «моральными пациентами»).

Согласно этим предубеждениям, индивидуум, предрасположенный в результате генетических факторов и факторов среды к поведению, наносящему вред другим, воспринимается как «более ответственный» за свое поведение, чем индивидуум, предрасположенный к саморазрушительному поведению в результате действия точно таких же факторов риска. Возможно, что наше восприятие тех, кто наносит вред другим, как отвечающих за свои действия (и, соответственно, заслуживающих порицания) может отражать широко развитую практику укрепления социальных норм путем обвинения и наказания за неправомерное поведение.

С этими когнитивными предубеждениями связаны и культурные предубеждения, согласно которым поведение в своих собственных интересах считается нормативным. Индивидуалистичные культуры рассматривают эгоизм как фундаментальную мотивацию человека, вытесняющую все остальные мотивации и определяющую все человеческое поведение.

Эта норма может отражать доминирование теорий человеческого поведения на основе рационального выбора. Они очень популярны в экономике и имеют немало сторонников среди представителей других научных дисциплин, включая психологию, биологию и философию. Вера в «нормальность» эгоизма также широко распространена среди широкой публики, которая априори считает неэгоистичное поведение ненормативным или даже «ненормальным». Возможно, это помогает нам объяснять, почему поведение и закономерности мышления, заставляющие индивидуума наносить вред самому себе, рассматриваются как иррациональность и психические расстройства, в то время как аналогичное поведение и закономерности мышления, наносящие вред другим, воспринимаются как рациональный, хотя и аморальный выбор. И если вред, который наносится другим, приводит к получению каких-то благ для наносящего этот вред, то такое поведение может даже рассматриваться как сверхрациональное.

Соединенные Штаты Америки – необычайно индивидуалистическая страна, и это может помочь в объяснении того, почему ее жители столь сильно привержены нормам эгоизма. Кроме того, в Америке существует склонность к карательному (а не лечебному) подходу к преступлениям и агрессии. Совсем другой подход заметен в сравнительно менее индивидуалистичных скандинавских странах, где основной акцент делается на исправление, а не наказание даже самых закоренелых преступников. Подходы, основанные на идее ментального здоровья, позволяют снизить уровень рецидива. Это лишний раз показывает, что экстернализирующее поведение, в том числе преступление и агрессия, могут считаться симптомами психопатологии (требующей лечения), а не простым нежеланием контролировать себя (что требует наказания). Нам следует отправить в отставку идею о том, что антисоциальность и психическое расстройство – это совсем разные вещи.

Социальный психолог, Колледж «Хоуп»; автор книги Psychology («Психология»), 10-е издание.

В сегодняшней популярной психологии, находящейся под сильным влиянием идей Фрейда, вопрос подавления сохраняет свою прежнюю значимость. К примеру, люди верят, что выявление ранее некогда перенесенных, а затем вытесненных травм имеет терапевтический эффект. Однако действительно ли мы занимаемся регулярным изгнанием своих болезненных воспоминаний? По данным исследовательской команды Университета штата Калифорния в Ирвайне, в ходе недавно проведенного опроса с утверждением «Травматичные воспоминания часто подавляются» согласились 4 из 5 студентов.

Однако, по мнению современных исследователей памяти, свидетельств такого подавления имеется крайне мало – зато есть довольно много прямо противоположных свидетельств.

Травматический опыт – стать свидетелем убийства близкого человека, жертвой изнасилования или захвата заложников, потерять все в результате природной катастрофы – редко оказывается заперт в нашем бессознательном, словно скелет в шкафу. Скорее, такие травмы возвращаются к нам в виде стойких и навязчивых воспоминаний. Кроме того, состояние крайнего стресса и ассоциированные с ним гормоны улучшают нашу память, в результате чего жертвы вынуждены постоянно бороться с неизменно возвращающимися воспоминаниями. «Вы видите маленьких детей, – говорит человек, переживший Холокост. – Вы видите кричащих матерей… Такое забыть невозможно».

«Войны по поводу памяти» между учеными и терапевтами хотя и продолжаются, но уже начали ослабевать. Сегодняшние ученые, изучающие вопросы психологии, признают значительность бессознательной, автоматической обработки информации, несмотря на то что большинство практикующих психотерапевтов и клинических психологов все чаще выражают свой скептицизм по поводу «подавленных» и «восстановленных» воспоминаний.

Джоэл Голд: доцент психиатрии, Медицинский центр Лэнгона, Нью-Йоркский университет; соавтор (с Иэном Голдом) книги Suspсious Minds («Подозрительные умы»);

Иэн Голд: председатель Исследовательского центра по вопросам философии и психиатрии, Университет Макгилл (Монреаль).

В 1845 году Вильгельм Гризингер, автор самого важного учебника по психиатрии тех дней, писал:

Какой орган должен обязательно и неминуемо оказаться зараженным при безумии? … Факты из области физиологии и патологии показывают нам, что таким органом может быть только мозг… [109]

Трюизм Гризингера регулярно повторяется и в наше время, поскольку он отражает основной курс современной биологической психиатрии. Логика Гризингера кажется неопровержимой: серьезные психические расстройства должны зарождаться в физиологической аномалии какой-то части тела, и единственным вероятным кандидатом тут является мозг. Поскольку мышление – это не что иное, как активность мозга, то нарушение мышления должно иметь причину в нарушении мозга. Это кажется вполне справедливым.

Однако психические расстройства можно объяснить с помощью генетики и нейробиологии. И здесь возможна следующая аналогия.