Джон Брокман - Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Основной идеей радикального бихевиоризма является утверждение, что поведение есть продукт выученных ассоциаций между стимулом и результатом – ассоциаций, поощряемых или искореняемых путем наград и наказаний. Истоки этой идеи можно найти в работах психологов начала ХХ века: Б.Ф. Скиннера (Гарвард) и Джона Б.Уотсона (Университет Джонса Хопкинса).

Радикальный бихевиоризм был подвергнут серьезной критике в 1959 году: в журнале Language появилась рецензия [49]Ноама Хомски на книгу Скиннера «Вербальное поведение» ( Verbal Behavior, 1957). Один из научных аргументов Хомски заключался в том, что никакое присутствие в языковой среде, никакие награды и наказания не могут помочь собаке заговорить или начать понимать человеческую речь, в то время как дети по всему миру овладевают речью, естественным путем выделяя ее звуки в общем звуковом потоке. Под этим подразумевается, что поведение – это не просто заученные ассоциации: в его формировании участвуют и нейрокогнитивные механизмы.

Временами эти прения представлялись как противопоставление между нативизмом (Хомски явственно заявил, что развитие речи начинается с развитием эмбриона согласно универсальной генетической программе) и эмпиризмом сторонников tabula rasa (Скиннеру приписывали утверждение, что разум новорожденного – всего лишь чистый лист, хоть это и было уловкой, так как по меньшей мере в одном из интервью Скиннер явно признал роль генетики).

Мой призыв к исключению радикального бихевиоризма из научного обихода – не попытка пересмотреть устаревшую проблему взаимосвязи наследственности и среды (все рационально мыслящие ученые соглашаются, что поведение формируется под влиянием обоих факторов), а скорее убеждение в недостаточной научной информативности радикального бихевиоризма. Само поведение есть явление поверхностного уровня, из чего следует, что за одним и тем же поведением могут стоять разные глубинные когнитивные стратегии, нейронные системы и даже разные причинно-следственные связи. Два индивидуума, демонстрирующие одинаковое поведение, могли прийти к нему совершенно разными путями. Сравните урожденного англичанина – и человека, в совершенстве овладевшего английским как иностранным. Теперь представьте себе вежливого, внимательного человека, чья обходительность объясняется искренней эмпатией к окружающим, – и сравните его с психопатом, сознательно симулирующим эмпатию и вежливость ради своих целей. В этих примерах к идентичному поведению приводят два различных пути. Без ссылки на основополагающие мыслительные процессы, нейронную активность и условные механизмы поведение не предоставляет никакой ценной информации для научного изучения.

Ввиду приведенных научных аргументов можно подумать, что радикальный бихевиоризм изжил себя давным-давно; но он по-прежнему лежит в основе различных программ «модификации поведения», где преподаватель пытается формировать поведение обучаемого человека или животного путем вознаграждения желательных проявлений этого поведения, при этом игнорируя нейрокогнитивные процессы, которые вызвали эти проявления. Еще более мощным аргументом в пользу отказа от радикального бихевиоризма является этическая сторона вопроса.

Лори Марино из университета Эмори провел междисциплинарное исследование на стыке неврологии и этики, изучив поведение самца косатки по имени Тиликум, пойманного в 1983 году у берегов Исландии и помещенного в парк развлечений Sealand of the Pacific (Британская Колумбия, Канада), а затем в парк Sea World Orlando во Флориде. Тиликума научили делать трюки: он кивал головой, имитируя кивки тренера, и махал грудным плавником, подражая машущему рукой человеку. Косатка добросовестно демонстрировала поведение, за которое ей полагалось вознаграждение (пища), однако за годы содержания в неволе «послушное» животное стало причиной смерти трех человек. Учитывая, что в мире не задокументировано ни одного факта убийства человека косаткой в естественной среде, можно допустить, что подобное поведение могло быть реакцией на дрессировку, основанную на радикально бихевиористском подходе. Тренеры обучали «китов-убийц», не принимая во внимание выстроенные за миллионы лет развития вида социальные и эмоциональные нейрокогнитивные цепи в мозгу животного, никуда не девшиеся за годы содержания в неволе.

Косатки – в высшей степени социальные животные. Они живут семейными группами или в составе сложных стай («кланов»). Косатки общаются при помощи акустических сигналов, и у каждого клана есть свой собственный «вокальный диалект», который, вероятно, облегчает сородичам идентификацию членов стаи. Косатки охотятся группами, демонстрируя выдающийся уровень социальной координации; в процессе воспитания потомства принимают участие особи обоих полов.

Изъятие косатки из естественной среды обитания не просто лишает социальное животное общения с сородичами: неволя сокращает продолжительность жизни животного и отрицательно сказывается на здоровье (к примеру, у косаток, живущих в неволе, спинной плавник не торчит вертикально вверх, а обвисает на бок). И если с животными, и так страдающими в неволе, начинают обращаться, исходя из принципов радикального бихевиоризма, то это вдвойне неэтично: при таком обращении не принимается во внимание глубинная природа вида и фокус смещается на формирование у животного определенного внешнего поведения.

Еще больше этических вопросов возникает, если задуматься обо все еще широко применяемой модификации поведения по отношению к человеку в современной клинической практике. Нам следует с вниманием относиться к чувствам человека, уважать его истинную природу, а не просто учить его изменять свое поведение.

Лингвист-исследователь, декан факультета наук и искусств университета Бентли. Автор книг Don’t Sleep, There Are Snakes: Life and Language in the Amazonian Jungle [50] , Language: The Cultural Tool («Язык: инструмент культуры») и других.

Представление о том, что человеческим поведением управляет особое врожденное знание, более не пригодно к научному употреблению. Современная наука не оперирует понятиями «инстинктивности» и «врожденности».

Этому есть ряд причин. Во-первых, в развитии индивидуума – от состояния гаметы и до зрелости – нет периода, когда бы на его поведение не влияла окружающая среда. Неверно думать, что новорожденный детеныш любого вида начинает черпать информацию из окружающей среды только после рождения. Все клетки будущего организма тщательно ознакомились с этой средой еще до встречи его родителей – и особенности этой среды определялись поведением родителей, факторами их окружения и т. п. Влияние окружающей среды на развитие человека с этой точки зрения столь многогранно и при этом столь мало изучено, что на данный момент у нас нет никакого метода, которой помог бы нам разделить влияние окружающей среды и факторы внутренней предрасположенности или инстинкта.