Джон Брокман - Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

В большинстве случаев семантика начинается с догмы, которую я только что подверг критике. Проводится тщательный, часто формальный, анализ семантических значений, которые совпадают со смыслом наших осознанных мыслей. Действительно ли лингвистическое значение устроено именно таким образом? Лишь немногие исследователи работают с идеей о том, что значение может представлять собой совершенно иной ментальный объект.

В отличие от убеждений и намерений, лингвистические «значения» могут быть такими же недоступными для обывательского понимания, как и синтаксические свойства. С другой стороны, они должны подходить в качестве вводных для бессознательных выводов, которые и обеспечивают понимание.

Прагматики и психолингвисты должны, со своей стороны, признать, что значения, передаваемые нашими высказываниями, могут быть совсем не такими, как отдельные предложения, записанные в нашем сознании на «языке мысли». Они скорее похожи на отчасти ясное, отчасти размытое эхо изменений в нашей когнитивной среде.

Старая догма, согласно которой лингвистическое значение и субъективный смысл совпадают, отрицает или недооценивает пропасть, образованную их очевидными различиями. Эта пропасть заполнена интенсивной когнитивной активностью, которая имеет специфический человеческий характер. Давайте откажемся от догмы и получше исследуем эту пропасть.

Пионер в области программного обеспечения, философ. Автор книги The History of the Future («История будущего»).

Это началось как ошибка перевода и с тех пор так и используется неправильно… Но давайте сначала проведем небольшой мысленный эксперимент.

Скажем, вы ученый и хотите рассказать миру о замеченном вами явлении. «Мозг, – говорите вы, – может воспринимать речь и воспринимать частоты, декодировать звуковые волны в символы и смыслы, но когда он слышит два разговора одновременно, то не может обрабатывать обе линии параллельно. В лучшем случае мозг быстро переключается между ними, стараясь не упустить информацию».

Вот и вся теория – вы сформулировали ваше открытие и поделились им с коллегами, его обсуждают и критикуют, и так это и должно быть.

И вдруг начинается что-то странное. Вы изложили вашу идею на английском языке, вы опубликовали ее на английском, а большинство ведущих ученых и нобелевских лауреатов говорят по-английски… но почему-то основным языком публикаций на эту тему становится… монгольский! В Улан-Баторе есть группа ученых, которые с большим интересом рассматривают вашу идею и на нее ссылаются буквально везде… но все ссылки ведут на материалы на монгольском языке.

Но главная проблема вот в чем: вы написали, что невозможно слушать два разговора одновременно, и потому смысл обоих будет для вас неопределенным ( undefined ), пока вы не выберете какой-то один из них. Выясняется, что в монгольском языке нет слова «неопределенный»! Вместо него используется совершенно другое слово – «неуверенный» ( uncertain ). И внезапно интерпретация вашей теории совершенно меняется: вместо утверждения «Вы не узнаете, о чем шла речь либо в одном, либо в другом из разговоров» появляется совершенно другое утверждение: «Вы можете прислушиваться к одному разговору, но тогда второй окажется совершенно бессмысленным». Одно дело – сказать, что я «не способен понять» оба разговора одновременно, но эта моя неспособность не подразумевает, что какой-либо из них внезапно становится «бессмысленным», не так ли?

Конечно же, все это только аналогия. Но примерно это однажды и случилось, только наоборот. Ученого звали Вернер Гейзенберг.

Он изучал не одновременное слушание двух разговоров, а одновременное определение точных позиций пары характеризующих систему квантовых наблюдаемых, импульса и координаты. Он установил, что их невозможно точно определить одновременно. И хотя он обсуждал это с многочисленными коллегами по-немецки (Эйнштейн, Паули, Шрёдингер, Бор, Лоренц, Борн, Планк – назовем лишь нескольких из участников Пятого Сольвеевского конгресса 1927 года), широкое распространение его идея получила в английской научной литературе, и английский язык сыграл тут роль монгольского из нашей аналогии. Концепция Гейзенберга, по-немецки называвшаяся Unschärferelation , что буквально переводится как «нечеткая взаимосвязь», из-за отсутствия точного английского аналога – перепробовали и «размытый» ( blurr y), и «неясный» ( fuzzy ), и «смутный» ( vague ), и «двойственный» ( ambidigous ), – стала именоваться «принципом неопределенности» ( The Uncertainty Principle ), хоть автор и не использовал ни одного из этих слов.

То, что за этим последовало, еще больше напоминает нашу аналогию: вместо утверждения, что координата или импульс «точно не определены», общепринятым стал вывод о том, что на фундаментальном уровне физики, природы и даже свободной воли и мироздания царит «неопределенность». Демон Лапласа пал случайной жертвой этого утверждения (но его дни, очевидно, и так были сочтены…).

Эйнштейн оставался скептиком на протяжении всей своей жизни. Для него Unbestimmtheit (в данном случае – «неопределимость») была характеристикой наблюдателя, который не осознает некоторых аспектов природы на данном этапе развития знания, но не доказательством того, что природа в своей основе неопределима и неточна. В частности, Fernwirkung («дистанционное воздействие») казалось ему spukhaft («призрачным»). Но даже в век квантовых вычислений, кубитов и эффектов туннелирования я бы не хотел спорить с Альбертом. Его интуитивное понимание природы выдержало огромный объем критики, а волны опровергающих доказательств были опровергнуты ответными аргументами.

И хотя есть достаточно оснований защищать открытия Гейзенберга, печально наблюдать распространение в популярной науке такого мощного мема, основанного лишь на неточном переводе, – и таких случаев очень много… Я хотел бы призвать авторов, пишущих по-французски, по-шведски или по-арабски, указывать на особенности и уникальные ценности своих языков – не ради семантического педантизма, но чтобы предоставить альтернативные возможности перевода.

Немецкий язык хорош не только словами Fahr-vergnügen, Weltanschauung и Zeitgeist . В нем есть слова, передающие множество оттенков смысла. Это как подбор правильного инструмента для понимания – а с инструментами это важно: даже самый лучший молоток не сделает того, для чего нужна пила.

Писатель, автор романов Amsterdam [61] , Solar [62] , The Children Act [63] и многих других.