Джон Брокман - Эта идея должна умереть. Научные теории, которые блокируют прогресс

Идея о том, что язык представляет собой линзу, через которую можно рассмотреть всю жизнь в целом, должна знать свое место – мы действительно можем обнаружить кое-что в ходе глубоких психологических исследований, однако это не имеет ничего общего с процессом лучшего понимания самих основ человеческой сущности. Неловкий аспект всего этого заключается в том, что люди, занимающиеся документированием или сохранением сотен исчезающих языков по всему миру, склонны считать, что тот или иной язык обязан выжить постольку, поскольку сохраняется определенный взгляд на мир, который отражает этот язык. Но если язык все же отказывается выживать, то мы должны сформулировать новые теоретические обоснования для этих спасательных работ. Можно надеяться, что лингвисты и антропологи будут спасать языки просто потому, что эти языки во многих отношениях великолепны сами по себе.

Давайте спросим себя, какое мировоззрение формирует английский язык? Это должен быть взгляд на мир, который разделяли бы Бетти Уайт, Уильям Маккинли, Эми Уайнхауз, Джерри Синфилд, Канье Уэст, Элизабет Кади Стентон, Гэри Коулмен, Вирджиния Вулф и Боно. Что же это за мировоззрение такое? Несомненно, лабораторное исследование выделило бы едва слышный писк перцептивных склонностей, общих для всех этих людей. Но мы бы даже не подумали назвать это миропониманием или отражением культуры. А если кто-то все же так считает – значит, мы и в самом деле нуждаемся в совершенно новой научной парадигме.

Социолог и когнитивист, почетный профессор-исследователь Национального центра научных исследований; директор Института международного познания и культуры. Соавтор (с Дейрдрой Уилсон) книги Meaning and Relevance («Значение и значимость»).

Что такое «значение»? Существуют десятки теорий на сей счет. Правда, я думаю, что, отказавшись от большинства из них, мы бы мало что потеряли – по крайней мере, пока мы не поговорим серьезно о том, зачем нам вообще нужна теория понятия «значение». Я призываю отказаться лишь от стандартного подхода к этому значению, который используют в теориях языка и коммуникации.

Итак, термин «значение» ( meaning ) используется для обозначения (1) смысла таких лингвистических понятий, как «слово» или «предложение», а также (2) смысла человеческого высказывания. Лингвистические понятия и смысл высказывания суть совершенно разные вещи. Знать слово – это знать его значение или значения (если у слова несколько значений). Это знание приобретается в процессе освоения языка, как и способность конструировать значение (смысл) предложения на основе синтаксиса. Смысл слов и определенный вклад синтаксиса в значение (смысл) предложения – это относительно стабильные лингвистические свойства, которые, однако, изменяются в ходе исторического развития и от диалекта к диалекту. Смысл, который вкладывает в свою речь говорящий, напротив, является компонентом индивидуальной интенции, цель которой – повлиять на убеждения или отношения других людей посредством коммуникации.

Каким образом одно слово «значение» ( meaning ) может описывать два совершенно различных явления – стабильную, общую для всей популяции данного языка характеристику и частный аспект социального взаимодействия? Это оправдано (или так, по крайней мере, кажется) простой и мощной догмой, которая призвана объяснить, как говорящему удается донести свою мысль до аудитории. Это удается, как нам объясняют, за счет того, что лингвистическое значение предложения совпадает с тем, что хочет сказать говорящий. И получателю сообщения нужно его только декодировать.

Но, увы, это простое объяснение того, как мы передаем лингвистическое значение слушателю, неверно. И это очевидно всем изучающим язык. Важно другое – насколько оно далеко от истины?

Возьмем, к примеру, простое предложение «Она ушла» ( She went ). Ваша компетенция человека, знающего английский язык, обеспечивает вам возможность понимать и использовать это предложение в разговоре. Однако эта компетенция не дает вам даже общего представления о том, что имел в виду человек, сказавший эти слова в конкретный момент времени. Возможно, речь идет о некоей Сьюзен Джонс, которая только что ушла домой, или о чьей-то кошке, которая однажды сбежала из дома, да так и не вернулась, или о судне «Куин Мэри-2», которое недавно покинуло гавань [60].

Возможно, «она» – это соседка, которая после всех угроз в ваш адрес все-таки перешла от слов к делу и отправилась жаловаться в полицию (а те же слова, произнесенные с иронией, напротив, дают понять собеседнику, что глупо полагать, будто соседка в самом деле это сделает). В переносном смысле эти же два слова говорят о том, что Нэнси Смит в определенный момент погрузилась в совершенную задумчивость, полностью ушла в себя. И так далее.

Ни одно из этих значений ни полностью, ни частично не закодировано в предложении. И это верно не только для фразы «Она ушла», но и для огромного большинства (а то и для всех вообще) английских предложений. Лингвисты и философы знают об этом общем несоответствии между лингвистическим смыслом и субъективным значением, но большинство из них воспринимают это как малоинтересное для науки осложнение, которое можно игнорировать или отдать на изучение лингвистам-прагматикам, этим маргиналам языкознания.

Но тогда и догма нуждается в уточнении: базовый механизм кодирования-декодирования, который делает коммуникацию возможной, достаточно неуклюж. Он работает лишь при условии полной буквальности высказывания. К счастью, существует уловка: вы можете избежать многословия полной ясности и положиться на то, что ваша аудитория догадается, что́ вы имеете в виду, путем умозаключения, а не будет декодировать значение ваших слов непосредственно из речи, хотя бы частично (а то и полностью – если вы, к примеру, используете литературную метафору).

С этой догмой связаны две проблемы. Первая заключается в том, что предполагаемый базовый механизм никогда не используется. Вы никогда не кодируете полностью значение своего высказывания. А часто и вовсе ничего не кодируете. Вторая проблема состоит в том, что, если мы с легкостью понимаем, что хотел сказать человек, – хотя это значение и не закодировано в высказывании, – то зачем нам вообще нужен такой громоздкий базовый механизм кодирования-декодирования?

Представьте себе племя, члены которого, желая пройти из своей родной долины к морю, всегда идут по одной и той же хорошо утоптанной тропе через низкий горный перевал. Мудрецы племени, однако, рассказывают, что эта тропинка нужна всего лишь для того, чтобы срезать путь, а настоящая, великая дорога (без которой не было бы даже этой тропинки) ведет прямо на вершину горы, а оттуда спускается прямо к морю. Никто никогда даже не видел этой дороги и тем более не ходил по ней, но о ней так много рассказывали, что каждый в племени представляет ее себе в деталях и восхищается мудростью старейшин. В лингвистике и философии много таких легенд.