Константин Богданов - Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры

Символическая мораль привычной процедуры педалируется Ф. Гойей и на двух других, выполненных им десятилетия спустя рисунках на тот же сюжет («Лояльность» и «Клизма», 1824–1828) [205].

В литературе и на театральной сцене память о комедиях Мольера остается определяющей в изображении медицинской профессии, а само изображение – прецедентным к «фоновому знанию» просвещенного читателя и зрителя XVIII в. Россия не была в данном случае исключением [Родиславский 1872: 38–96; Филиппов 1915; Дынник 1933: 276–279, 309; Lojkine 1973: 85–93). Помимо Мольера, дополнительную роль в сатирической типизации образа врача сыграл Пьер Огюстен Бомарше, изобразивший в «Севильском цирюльнике» (1775) ревнивого дурака-доктора и доверивший жуликоватому Фигаро не только бритву, но также (в соответствии с реальной профессионализацией цирюльников) – ланцет и клизму (Фигаро в 4-м явл. 1-го действия: «Я живу в доме, хозяином которого является доктор <���…> я его цырюльник, хирург, аптекарь. Когда ему требуется бритва, ланцет или же клистир, он никому не позволяет к ним прикоснуться, кроме вашего покорного слуги»). В России традиции балаганного театра, выставлявшие вооруженных клистирами докторов достойными поношения и битья (в одной из ранних русских интермедий, поставленных при дворе Анны Иоанновны, клистирами распоряжается Арлекин, а герои жалуются, что «проклятое клиштерное становление досаждает» [Перетц 1917: 73, 452]) [206], постепенно вытесняются несравнимо более психологизированными образцами театрального репертуара европейских столиц, хотя в ранних русских переделках того же Мольера обе традиции существенно не различаются (см., напр., сценический ремейк под характерным названием «О докторе битом» [Варнеке 1913: 59, 79]). Даже без оглядки на Мольера образ врача, вооруженного клистиром и ланцетом, вызывал смех хотя бы потому, что давал повод для скабрезных шуток. В русскоязычных фацециях XVII в. встречаются анекдотические сцены, обыгрывающие разницу врачебного и «природного» кровопускания, возможного для женщин [Памятники литературы Древней Руси 1989: 117]. Напрашивающиеся аналогии с клистиром, конечно, также не нуждались в комментариях. Театрально авторизованная Мольером сатира на врачей встречает, однако, не только сочувствие, но и протест. В 1760 г. анонимный врач – автор статьи «О людях, кои думают про себя, что они здоровы», опубликованной в ежемесячнике «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие» (№ 3), вспоминает о Мольере, чтобы противопоставить расхожему представлению о мнимых больных убеждение о мнимом здоровье многих из тех, кто игнорирует медицину; особенно это относится к полнотелым согражданам. Им автор предписывает «много рассуждать мыслями», «телом отправлять тяжелую работу», но прежде всего – кровопускание, потение и клистир. Противники медицины – если не руководствуются Мольером непосредственно – также воспроизводят узнаваемые благодаря ему стереотипы. Один из таких критиков, не чуждый литературного творчества адъюнкт Академии наук по ботанике и статс-секретарь Екатерины II Г. Н. Теплов (1712–1779), написал брошюру «Рассуждение о врачебной науке, которую называют докторством» (СПб., 1774). В аргументации Теплова медицина – это псевдонаука, источник корыстолюбия и, кроме того, причина болезней. Вместо того чтобы предоставить врачевание всеисцеляющей Натуре, врачи стремятся «управлять нашими болезнями» и «даже здоровье наше стараются сделать больным»: «Они здоровому предписывают диету, кровь по весне повсягодно пускать, заставляют принимать в месяц поединожды слабительное <���…> и многие заповеди делают здоровым, для запасной обороны от болезни: обороны такой, от которой самые после болезни начинаются, когда Натура в человеческом теле встревожена» [Рассуждение о врачебной науке 1774: 21] [207].

Рис. 5. «Проглоти, собака». Офорт Ф. Гойи из серии «Капричос». 1798 г.

Авторы литературных и особенно драматургических произведений в сатирическом изображении врачей редко обходятся без упоминания о кровопускании. Федор Эмин забавляет читателей «Адской почты» наставлениями в наиболее надежном способе врачевания: «Надо сколько возможно привести к ослаблению больного и, помучив его, приступить к главному лечению – кровопусканию». Князь Д. П. Горчаков вверяет ланцет врачу Абульфидару – персонажу комической оперы «Калиф на час» (1786), убеждающему зрителей, что именно так он вернет рассудок главному герою оперы – Абдалле, вообразившему себя калифом [208]. Екатерина II тогда же изображает в комедии «Обманщик» (1786) лекаря, верящего в кровопускание как в универсальное средство от всех хворей, и доктора, настаивающего как будто бы на необходимости лекарств, но, как выясняется, тоже лишь дополняющего ими кровопускания:

ДОКТОР: Кровь пустить! <���…> Лекарство дать ей должно, и для этого мы здесь; но избрать из сотни помогательное на тот случай, в том искусство состоит. <���…> Надлежит ей дать наперед прохладительного, потом очистительного, затем предупредительного, аки то гипококвана, минеральные воды… и прочее, тому подобное. <���…>

ЛЕКАРЬ (к доктору) : А кровь пускать ей не будете?

ДОКТОР (к лекарю) : Разумеется, то есть пред начатием каждого лекарства [Екатерина II 1990: 277–278] [209].

Нелишне заметить, что, когда самой Екатерине требовалась медицинская помощь, она была более покладистой в доверии к кровопусканию и «прочищающей» терапии. Судя по документальной «Записи о кончине высочайшей, могущественнейшей и славнейшей Государыни Екатерины II-й, Императрицы Российской в 1796 году», эта терапия была и тем последним, что ей довелось испытать в жизни:

1796 года в среду, 5-го Ноября, Ея Величество Императрица Екатерина II, Самодержица Всероссийская, проснувшись, по обыкновению, в 6 часов утра, пила в совершенном здоровьи кофе и, как всегда, села писать, чем и занималась до 9-ти часов. Полчаса спустя камердинер Захар Зотов нашел Ея Величество на полу в гардеробе, лежащею на спине <���…> лишенная чувств, она полуоткрывала только глаза, слабо дыша. <���…> По прибытии докторов, ей отворили кровь из руки; оттуда медленно потекла кровь, черная и густая. Всыпали ей в рот рвотных порошков, поставили мушку и несколько промывательных, но без всякого облегчения. <���…> Агония Ея Величества, обнаруживаемая постоянным хрипеньем, подниманием живота и зловонною материею темнаго цвета, по временам вытекавшею изо рта, при закрытых глазах, продолжалась тридцать шесть часов без малейшаго перерыва [210].

Высмеивание и филиппики против врачей, практикующих кровопускание и клистир, не представляются сегодня особенно удивительными. Современная медицина отказалась от терапевтической практики кровопускания, допуская его в очень редких диагностических условиях (при гипертонических кризах, отеке легких) [Kluger 1978: 78–83; Seigworth 1980: 2022–2028]. В целебную пользу клистира сегодня тоже преимущественно верят энтузиасты альтернативных методов врачевания (например, гидроколонотерапии или аюрведической медицины) [211]. Между тем история литературной сатиры на предмет «прочищающей» терапии и история самой этой терапии выглядят менее тривиальными, если принять во внимание авторитет и известное разнообразие научных и собственно медицинских концепций, предписывавших ее использование не только во времена Мольера, но и на протяжении всего XVIII и первой половины XIX в.