Константин Богданов - Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры

 См. впрочем: [Самищенко 1998]. Автор этого учебника для юридических вузов вполне патриотично отвергает «мнение о том, что судебная медицина, как отрасль медицины служащая правосудию, появилась в России только во времена Петра Первого». Разумеется, что «признаки ее постепенного становления в соответствии с требованиями развития общества появились уже в далекие допетровские времена»: таковы, по его мнению, примеры освидетельствования в 1577 г. трупа жены Ивана Грозного доктором Бромелиусом с целью установления причин ее смерти и даже классификация телесных повреждений по степени тяжести в «Русской правде».

 Цит. по: [Анисимов 1989: 63–64].

 [Нартов 1891: 89–90, № 137]. Атрибуция «Рассказов о Петре» Андрею Андреевичу Нартову, а не его отцу Андрею Константиновичу была недавно доказательно аргументирована П. А. Кротовым на основе источниковедческого и палеографического анализа обнаруженной им рукописи 1780-х гг. [Нартов 2001: 7–34]. В составе этой наиболее ранней редакции «Рассказов» цитируемый анекдот отсутствует, но это не мешает считать его содержательно достоверным в плане восприятия Петра его ближайшими современниками.

 Евгений Анисимов, комментирующий эту сцену, справедливо подчеркивает рационалистическое своеобразие петровского «богословия», но, как кажется, чрезмерно утрирует его фатализм: «Петр явно идентифицировал понятие бога, высшего существа, с роком и судьбой» [Анисимов 1989: 48]. О религиозных настроениях Петра см.: [Cracraft 1971: 2–22]. Задолго до посещения Петром Софийского собора в Новгороде об удивительной сохранности оберегаемых в нем мощей написал путешествовавший по России в 1578 г. датчанин Якоб Ульфельдт. Со слов своих русских информантов Ульфельдт несколько загадочно сообщал, что «ныне в Новгороде <���…> можно увидеть <���…> тела умерших, похороненные много лет тому назад, но нисколько не тронутые тлением, у них снова поднимается голова, шея, грудь, плечи, руки» [Ульфельдт 2002: 308]. (Мощи святого Никиты были торжественно открыты в Софийском соборе за двадцать лет до этого, в 1558 г.)

 В европейской культуре того же времени об интересе к бальзамированию свидетельствуют романы аббата А. Ф. Прево «Мемуары знатного человека» (1728) и особенно «Английский философ, или История Кливленда» (первый том вышел в 1731 г.). В «Истории Кливленда» Прево описывает не только процесс бальзамирования, но и те сложности, с которыми приходилось сталкиваться его современникам, намеревавшимся захоронить останки покойного вдали от места смерти. (Этой теме посвящена статья: [Favre 1973].) Проблемами сохранения мертвого тела тогда же задается французский академик, историк искусств и романист граф Анн Клод Филипп де Кейлюс (1692–1765) в трактате «О бальзамировании трупов».

 Полтора века спустя после основания Кунсткамеры Д. И. Писарев, рецензируя работу Пекарского «Наука и литература в России при Петре Великом», будет особенно возмущаться демонстративным интересом русского царя к уродам и, в частности, его самодурным поведением в анатомическом театре в Лейдене, где он заставил своих брезгливых спутников разрывать мускулы трупа зубами [Писарев 1955: 83, 91]. Автор монографии о Кунсткамере, написанной в советские годы в период «борьбы с космополитизмом», оценивает интерес Петра к анатомическим девиациям также негативно – потому что интерес этот связан с Западом: «Повышенный интерес к монстрам, или уродам, был заимствован Петром I из-за границы. <���…> Петр I также отдал дань этому нелепому увлечению» [Станюкович 1953: 42].

 Ср.: [Зазыкин 1924: 72–82; Уортман 2002: 99–100]. В оправдание акта о престолонаследии Феофан Прокопович составит обширное сочинение «Правда воли монаршей» с доказательствами прав Петра назначать себе преемника, ссылаясь на церковную и гражданскую историю.

 Рецепт Рюйша обнародовал в 1743 г. уехавший из России бывший лейб-медик Анны Иоанновны Иоганн Христоф Ригер в опубликованной им в Гааге книге «Introductio in notitiam rerum naturalium et arte factarum, quarum in medicina usus est». Рюйш применял как инъецирующий раствор, вводившийся в вены трупа, так и бальзамирующий (liquor balsamicus), в котором труп выдерживался с целью консервации и придания ему «эстетического» облика. В состав инъецирующего консерванта, изобретенного Рюйшем, входили тальк, белый воск, масло лаванды, какие-то красящие компоненты (киноварь). «Liquor balsamicus» изготовлялся на основе винного (или зернового) спирта, доведенного до температуры 75–80 °C, с добавлением черного перца (см.: [Cole 1944: 302–310]). Специально о Рюйше и его технике см.: [Fyfe 1802]. Не исключено, что Ригер узнал рецепт Рюйша от Шумахера, который ему благоволил и который мог знать об этом рецепте лично от Петра. Ригер, кстати сказать, прослыл интриганом (добившимся увольнения с поста архиатра преемника Арескина академика Лаврентия Блюментроста, чтобы занять его место) и плагиатором, не только разгласившим секрет Рюйша, но и перепечатавшим под своим именем исследование Блюментроста о железистых водах в Олонецкой губернии [Энциклопедический словарь 1899: 683–684].

 Рост Буржуа составлял 226,7 см. Петр сделал Буржуа гайдуком, а 22 февраля 1720 г. женил его на чухонке, которая, по некоторым сведениям, была еще более высокого роста, чем ее муж. Как и в случае с карликами, Петр тщетно ожидал от женатой им пары диковинного потомства [Беляев 1800, Отд. 1: 190; Беспятых 1991: 145, 225]. «Евгенические» надежды Петра чуть позже попытается воплотить в жизнь прусский король Фридрих II, так же как и русский монарх, не только отбиравший великанов для армии и формировавший из них особые батальоны (в трех из таких батальонов все солдаты были ростом выше 210 см, а рост некоторых превышал 220 см), но и пытавшийся найти для своих гигантских гвардейцев соответствующих им по росту супруг, чтобы получить от них экстраординарное потомство [Carlyle 1901: 10]. Как и в случае с Петром, надежды Фридриха не сбылись.

 Об оторопи, которую они наводили на посетителей, см.: [Берхгольц 1857: 153–154]. Один из живых «монструмов» – Фома Игнатьев был 126 см ростом и имел на руках и ногах вместо пальцев по два клешневидных отростка.

 См., напр., уже упоминавшуюся выше содержательную, но отчасти дезориентирующую статью: Anemone A. The Monsters of Peter: The Culture of St. Petersburg Kunstkamera in the Eighteenth Century: [Anemone 2000].

 Автор этой статьи всерьез предполагает, что интерес Петра к «столь странным увеселениям» не исключает двоякого объяснения: «возможно, это была попытка понять совершенно иной мир, мир другого измерения чисто в физическом смысле», а возможно, «император, со свойственным ему своеобразным демократизмом, пытался дать шанс всем россиянам утвердить себя в контексте реформаторских веяний той эпохи» [Белозерова 2001: 150]. Интерес «к миру другого измерения чисто в физическом смысле» оказывается, таким образом, в глазах современного исследователя еще и «политически корректным». Ср., впрочем: [Tomson 1997].