Константин Писаренко - Патриарх Никон. Загадки Раскола

Основание третье, политическое. 3 июня 1648 года Б. И. Морозов оставил пост первого министра. В пользу кого? Н. И. Романова?! Я. К. Черкасского?! Формально да. Фактически нет. Как раз числа 9 или 10 июня в Кремле разразился скандал. Князь Яков Куденетович, главный судья центральных приказов, по словам шведского резидента К. Поммеренинга, «не захотел принимать челобитных, а направлял их к Морозову». Причина, естественно, проста: распоряжения нового премьера дьяками и подъячими не исполнялись, ибо они реально подчинялись не ему, а кому-то другому. Черкасский демонстративно показал кому: Морозову. Но он ошибался, хотя сей демарш и ускорил отъезд из Москвы опального боярина. На рассвете, «за час до дни», 12 июня отряд стрельцов повез Бориса Ивановича на Белозеро. А затем по городам и весям разослали иных соратников «царского дядьки» кроме тестя Алексея Михайловича – И. Д. Милославского. Даже Г. Г. Пушкина выдворили за пределы Москвы, из-за чего военные фабрики столицы и Тулы пришли «в запустение», почему в сентябре 1648 года тульское предприятие вернули старым хозяевам – Марселису и Аккеме.

Увы, изгнания и служебные командировки не изменили ситуации. В октябре, как и в июне, по уверениям К. Поммеренинга, чтобы прошению дать ход, надлежало его поднести не князю Черкасскому, а «приверженцам Морозова», то есть И. Д. Милославскому, А. М. Львову, Г. Г. Пушкину (к тому моменту реабилитированному), А. Н. Трубецкому… И ясно, что «приверженцев» возглавлял тот, кому доверяли участники июньского совещания. Методом исключения легко определить кто именно – духовник Алексея Михайловича Стефан Ванифатьев. Разумеется, протопоп в управленческую рутину не вмешивался, рекомендуя царю, как быть, только по вопросам большой политики и по всем церковным. Так, 27 июня 1648 года до восьмидесяти челобитчиков от боярских холопов «просили о своем освобождении» у государя. Более чем вероятно, Алексей Михайлович переадресовал прошение духовному отцу, для которого тут особой дилеммы не возникло. Челобитная противоречила соглашению, достигнутому 10 июня. Оттого оно и не рассматривалось. 3 июля шесть заводчиков казнили, прочих оставили под стражей.

О конкретном участии Никона в бурных событиях народной революции источники умалчивают. Молчит и Шушерин. Мы можем разве что догадываться о важной роли, которую Новоспасский архимандрит сыграл в формировании правящей коалиции, выработке нового внешнеполитического курса и первых проповеднических акциях набиравшей силу молодой партии «боголюбцев».

Революционный натиск июня 1648 года привел к власти «ревнителей благочестия», которые в одночасье обрели возможность реализовать на практике программу нравственного преображения русского народа. Ее положения разделяли и книжники Соловков, и литераторы из Святой Троицы, и нижегородские радикалы. Правда, в методах воплощения идеала в жизнь они расходились. Просветители из монастырей ратовали за постепенность перемен, пассионарии с Поволжья – за их ускорение. Близость последних к власти дала им шанс провести необходимые мероприятия, опираясь на административный ресурс. Чем они и занялись без промедления. Пока Ванифатьев старался о привлечении в Россию украинских и греческих ученых монахов для исправления богослужебных книг по греческим образцам, желательно древневизантийским, Неронов приступил к реализации собственной программы при активной государственной поддержке.

Любопытное совпадение. Осенью 1648 года протопоп Казанской церкви Климент по настоятельной просьбе царя впустил к себе Ивана Неронова, дабы «учение… сладкое» народу внушать о единогласии, аскетичном и трезвом образе жизни, осуждать языческие игры и традиции. Воодушевленный перспективой вещать в соборе у Кремля, «посреди торжища», где «мног народ по вся дни непрестанно… бывает», отец Иоанн с головой окунулся в процесс перевоспитания русских людей. К Рождеству Христову 1648 года нижегородский поп своими проповедями умудрился взбудоражить всю Москву, а по вопросу о единогласии и вовсе расколол ее жителей на меньшинство, «боголюбцев» одобрявшее, и большинство, метко окрестившее их «ханжами».

Кстати, в исторической литературе Неронова применительно к 1648 году часто именуют протопопом московского Казанского собора, или просто «казанским протопопом». Однако еще С. А. Белокуров в монографии «Арсений Суханов» процитировал архивные документы, из которых видно, что протопопства в храме, возведенном Дмитрием Пожарским, поволжский священник удостоился под новый 7158 год, то есть перед 1 сентября 1649 года. И еще 31 января 1649-го в ведомостях на получение царского подарка – шубы – он по-прежнему назывался «нижегородским попом». А приблизительную дату первой проповеди Неронова помогает установить «протокол» февральского священного собора 1649 года, обнаруженный тем же Белокуровым: «… о том в ц[арско] м [граде] Москве уч[и] нила[сь] м[о] лва великая и всяких чинов православни[е] людие от церквей Бож[ии] х учали отлуча[тися] за долгим и безвременным пением».

Неронов и Ванифатьев – большевики XVII века – не привыкли долго убеждать сомневающихся в собственной правоте. К примеру, в 1636 году первый затребовал у патриарха указ для «наведения порядка» в Нижнем Новгороде, когда выяснилось, что горожане по доброй воле подчиняться его предписаниям не желают. В Москве история повторилась. По смыслу сохранившегося отрывка ясно, что созыв собора спровоцировал распоряжение государя о повсеместном введении в столичных храмах единогласия (по примеру Казанского собора), и реакция на вердикт москвичей – массовый бойкот приходских церквей. Распоряжению конечно же предшествовало проникновенное наставление нижегородского попа, что и подтверждает «Житие Неронова»: «И тако Иоанн в велицем граде Москве жити начат к общей всех пользе. Бяше же ему от сердечныя к Богу теплоты обычай, яко егда прочитоваше народу святыя книги, тогда бываху от очию его слезы, яко струя, и едва в хлипании своем проглаголываше слово Божественнаго писания, сказоваше же всякую речь с толкованием, дабы разумно было всем христианом. Також де и пение церковное устави пети и глаголати единогласно и благочинно. И от того времени во всех святых церквах единогласное и благочинное пение уставися, ово учением протопопов Стефана и Иоанна, ово же повелением царевым. В чесом пособствова и богомудрый архимандрит Всемилостиваго Спаса, иже на Новом, именем Никон, иже потом бысть митрополит Великому Новуграду».

В митрополиты Никона хиротонисовали в марте 1649 года. Б. И. Морозов в преддверии войны с Польшей никогда бы не позволил подобного рода игр с огнем. Вот и получается, что «благочестивая» церковная реформа стартовала ориентировочно в сентябре – октябре 1648-го. Ее совместили с приездом в Москву депутатов Земского собора, чтобы те прослушали «лекции» отца Иоанна и разнесли по стране благую весть. Храм на Красной площади ему подобрали не без умысла. Если не все, то большинство выборных от уездов и городов, естественно, в нем побывало, и неоднократно. А с открытием Уложенного собора никто конечно же не медлил. Уже 16 июля особое совещание высшей светской и духовной знати предписало «выбрати из стольников, и из стряпчих, и из дворян московских, и из жильцов, из чину по два человека, также всех городов из дворян и из детей боярских взяти из больших городов, опричь Новагорода, по два человека, а из новгородцев – с пятины по человеку, а из меньших городов – по человеку, а из гостей – трех человек, а из гостинныя и из суконныя сотен – по два человека, а из черных сотен и из слобод, и из городов с посадов – по человеку». Кроме того, в тот день сформировали кодификационную комиссию во главе с боярином Н. И. Одоевским с заданием в архивах «на всякия государственныя и на земския дела собрать… государские указы и боярские приговоры», которые со «старыми судебниками справити». И по каким «статьям» резолюций царских или боярских «не положено», по тем «написати и изложити… общим советом» свои предложения, «чтобы московскаго государства всяких чинов людем, от большаго и до меньшаго чину, суд и расправа была во всяких делех всем ровна».