Константин Писаренко - Патриарх Никон. Загадки Раскола

Игумен же и братия, зряще на моление его, преклонившеся и из той пустыни с благословением отпусти его. Он же намереннаго своего острова дошед, и на нем келлию своими руками себе устроив, нача жити чином Анзерския пустыни». Иподиакон так деликатен и велеречив, что за красивыми формулировками смысл сообщения почти ускользает. Недаром историки уверены, что самоотречение Никона произвело неизгладимое впечатление на монахов, и те спустя год-полтора единодушно избрали «героя» своим новым игуменом. Однако если очистить подобострастную тираду от изысканной шелухи, то реальные события выглядят несколько иначе. Ученик Елеазара начал пропагандировать среди кожеозерцев порядки, заведенные в Анзерском скиту, и подбивать «братию» к большему аскетизму, что, естественно, мало кому понравилось, особенно руководящему составу. И когда терпение у старожилов иссякло, агитатора просто выпроводили вон, на «особный остров», предоставив ему полную волю в обустройстве на новом месте. Примечательно, что Никону на том острове никто, соблазнившись «чином» анзерским, компанию не составил. Так тот и молился в одиночестве, питаясь рыбой, выловленной собственными руками. К слову, у анзерцев голова о провизии не болела, ибо поставками на остров всего необходимого занимались светские власти по прямому указанию царя.

На обороте сто сорок первого листа вкладной книги Кожеозерского монастыря зафиксировано пожертвование «игумена Никона» в размере 45 рублей (двадцать – деньгами и двадцать пять – вещами), внесенное им в монастырскую казну после либо избрания в начальники, либо церемонии, на которой митрополит Новгородский Афоний хиротонисовал его в этом звании. Рядом дата – 7150 год, то есть в период между 1 сентября 1641-го и 31 августа 1642 года. Вспомним, с чем пришел он в обитель, которую возглавил? С двумя рукописными книгами. Ни копейки, ни чего-либо другого ценного при нем не было. На острове Никон тоже обретался нищим и на рыболовстве, разумеется, ничего не скопил. Откуда же у него такая приличная сумма? Ответ очевиден: от богатого спонсора!

Есть точка зрения, что этот спонсор – кожеозерский монах Боголеп, в миру Борис Васильевич Львов, родной младший брат дьяка Посольского приказа Григория Васильевича Львова, дьяка Посольского приказа и учителя русского письма царевича Алексея Михайловича. У данной версии наблюдается существенный изъян. Боголеп Львов, переехавший в кожеозерский Богоявленский монастырь с Соловков на год раньше Никона, щедро одаривший обитель денежно и имущественно, сам претендовал на роль как минимум неофициального главного командира кожеозерцев. Посему содействовать возвышению человека, плохо управляемого извне, он конечно же не мог. А Никон и являлся таким – с независимым характером, способным перечить любому и по любому поводу.

Значит, «избирательную кампанию» отшельника профинансировал кто-то другой. Тот, кто, во-первых, не желал, чтобы монастырем фактически управлял Боголеп Львов, во-вторых, обладал высоким авторитетом среди иноческих братств севера страны. Обнаружить таинственного покровителя несложно. Стоит лишь внимательно рассмотреть экземпляр «Евангелия», который Никон презентовал Новоиерусалимскому монастырю на Истре в 1661 году, и прочитать владельческую надпись прежнего хозяина: «Евангелие старца Александра Булатникова». Весной 1642 года крестный царевича вернулся на Соловки. Вернулся опальным, потерявшим пост троице-сергиевского келаря, потерпевшим поражение в борьбе за контроль над ведущим монастырем государства. Обыграл Булатникова троице-сергиевский казначей Симон Азарьин, близкий друг Боголепа Львова. Похоже, проезд старца по пути к Белому морю мимо кожеозерской обители совпал с кончиной ее игумена Ионы, и отставной келарь просто воспользовался ситуацией, особенно когда узнал, что здесь же по близости, на «особном острове», коротает дни в молитвах ученик преподобного Елеазара некто Никон. Слово Булатникова, даже утратившего прежний высокий статус, весило много. Как мог с ним, хорошо знакомым с самим царем, соперничать младший брат посольского дьяка?! К мнению такой важной персоны монахи прислушивались. Потому, видно, на выборах и отдали предпочтение его кандидату, а не Львова.

Никону просто повезло. Он оказался в нужном месте в нужное время. В эпицентре последнего, арьегардного боя между двумя группировками духовенства, в прошлом примкнувшими к разным придворным политическим партиям. Вообще-то партия имелась одна – антипольская, но расколотая на две фракции. Первая жаждала развязать войну с Речью Посполитой за возвращение Смоленска как можно быстрее. Вторая, наоборот, стремилась отсрочить войну, чтобы подготовиться к ней как следует. «Ястребов» возглавлял отец царя, Федор Никитич Романов, патриарх Филарет, «прагматиков» – друг детства и двоюродный брат царя князь Иван Борисович Черкасский. Сам Михаил Федорович колебался: разделяя точку зрения князя, по собственной воле перечить патриарху не отваживался. Робость преодолевал с помощью матери, старицы Марфы Ивановны. Благо та сочувствовала умеренному крылу патриотов.

Освобожденный из польского плена летом 1619 года, Филарет уже летом 1622-го собирался объявить королю Сигизмунду IV войну. 14 марта юный царь одобрил планы батюшки по мобилизации войск против поляков. Однако через неделю, 26-го числа, дезавуировал свой указ, уведомив всех, что ратники будут направлены на южный кордон, против татар. За спиной осмелевшего монарха стояла, разумеется, мать, с чем разгневанному патриарху пришлось считаться. Опираясь на Марфу Ивановну, князь Черкасский сумел продлить мирную передышку на десять лет. Но в 1632 году Филарет все-таки вынудил сына одобрить вторжение русской армии в Польшу. Чем закончилась двухлетняя битва за Смоленск, известно. Разорительным татарским набегом в район Тулы и Серпухова летом 1633-го, скоропостижной смертью инициатора авантюры патриарха Филарета в октябре, капитуляцией деморализованных, окруженных солдат воеводы Михаила Шеина в феврале 1634 года.

Расхлебывать «кашу», заваренную отцом государя, довелось Ивану Черкасскому. Именно он умудрился заключить с поляками почетный мир, после чего организовал строительство засечных черт на четырех дорогах, по которым татары совершали рейды в русские земли. До кончины в апреле 1642 года князь успел полностью перекрыть два пути – ногайский и изюмский шлях. Два других – муравский и кальмиусский – довольствовались частичным укреплением. Кроме того, Черкасский позаботился о наполнении звонкой монетой царской казны, опустошенной неудачной смоленской войной, и ослаблении межсословных противоречий. А еще приободрил соотечественников блестяще проведенной военной акцией, вошедшей в историю под громким названием «Азовское сидение». Без русских поставок оружия, боеприпасов и провизии, без тысяч русских волонтеров казаки, овладевшие дерзкой атакой Азовом, вряд ли удерживали бы крепость в течение пяти лет (1637–1642).