Константин Писаренко - Патриарх Никон. Загадки Раскола

Церковь в стороне от политических баталий, увы, не осталась. За ускорение нападения на соседнюю страну активно ратовал Дионисий Зобниновский – с февраля 1610 года архимандрит Троице-Сергиевского монастыря. Это он благословил Минина и Пожарского на освобождение Москвы. Это его после Смуты обвинили в ереси, а реабилитировал и очистил от клеветы Филарет. Дионисий доверял патриарху безоговорочно. Между тем управлял архимандрит богатейшей монастырской вотчиной московской державы. Ее огромные средства святейший патрон вполне мог пустить на антипольскую войну. «Прагматикам» надлежало как-то нейтрализовать данную угрозу. Вот Черкасский и решил перебросить из Соловецкой обители в Троице-Сергиевскую Александра Булатникова, поручив иноку ключевую должность келаря, контролирующего расходные статьи монастыря. Михаил Федорович произвел знаковое назначение в мае 1622 года, через полтора месяца после срыва первой попытки втянуть Московское государство в военную авантюру.

Как складывались отношения двух уважаемых старцев, догадаться нетрудно. Плохо! Споры и конфликты следовали один за другим. Причем келарь не стеснялся в способах воздействия на оппонента. Оскорблял, унижал, а то и бил приверженца Филарета. Тем не менее задачу, поставленную перед ним, выполнил. Напрасное истощение монастырской казны предотвратил. В мае 1633 года Дионисий Зобниновский скончался. Но торжествовать Булатникову не стоило. За двадцать лет руководства обителью архимандрит собрал вокруг себя кружок интеллектуалов, с увлечением изучавших антикатолическую книжность Киевской митрополии, этические мировоззрения Иоанна Златоуста и Максима Грека. Одним из молодых членов кружка и был Боголеп Львов. А верховодил в нем его приятель и любимый ученик Дионисия Симон Азарьин. В 1634 году монахи избрали Азарьина казначеем монастыря, и тот не преминул отомстить обидчику учителя. Задействовал все связи и ресурсы, чтобы дискредитировать крестного царевича в глазах и государя, и фактического «диктатора» Московии князя Черкасского. Осуществил задуманное в 1641 году. Булатников угодил под следствие, по итогам которого в январе 1642 года ему пришлось покинуть и пост келаря, и окрестности Москвы. Возвращение домой, на Соловки, совпало с выборами нового игумена в Богоявленском монастыре на Кожеозере, где де-факто заправлял всем Боголеп Львов. Ну разве мог опальный инок не воспользоваться оказией и не попробовать протолкнуть в начальники кожеозерского братства своего ставленника, которого и нашел на «особном острове», недалеко от монастыря. Благо тот оказался из числа учеников Елеазара Анзерского…

Итак, весной или летом 1642 года Никон возглавил Богоявленский монастырь на Кожеозере. Для обители его избрание обернулось благом. Михаил Федорович расстался с Булатниковым неохотно, судя по всему, под давлением извне. Недаром царь в грамоте на имя игумена Соловецкого монастыря Маркелла предписал братии поселить старца в «келье доброй», обеспечить всем необходимым, уважаемого крестного царевича и царевен «покоить» и «чтить». Понятно, что к любому обращению «пенсионера» царская семья прислушивалась. Не этим ли объясняется высочайшая щедрость, излившаяся на Кожеозерский монастырь при игумене Никоне. Он управлял монастырем около четырех лет, при основателе династии и того меньше – три года. Однако за эти три года царь пять раз пожаловал подопечных Никона. Впервые – 14 марта 1643 года. Кожеозерской братии позволили беспошлинно продать в Каргополе и Вологде две тысячи пудов соли. После того и двух месяцев не прошло, как 3 мая государь отдал монастырю Калитинскую деревню с сенными покосами и рыбной ловлей в вечное пользование. 26 марта 1644 года монахи получили на десятилетний оброк «малую сторону реки Онеги». Еще через год, 1 февраля 1645 года, их наградили правом ловли семги в районе деревни Чижиково, а 26 мая того же года – тарханной грамотой на сборные подати с солеварен. Мало того, поощрения по линии государства дополнялись пожертвованиями лично от членов царской фамилии. Михаил Федорович подарил псалтырь и десять рублей, Алексей Михайлович – стопудовый колокол и пятьдесят рублей, Татьяна Михайловна – кипу собственноручно вышитых полотенец и шесть рублей и т. д.

Кому же глухой уголок обязан свалившимся на него благосостоянием? Историки либо обходят эту тему стороной, либо называют братьев Львовых. Однако сомнительно, чтобы высокопоставленный чиновник Посольского приказа имел такой вес в глазах Михаила Федоровича. А вот Булатников, как мы видели выше, подобным весом обладал. И, кстати, не пообещал ли он инокам добиться для них выше означенных льгот и привилегий за избрание игуменом непризнанного ими выходца из анзерской монашеской братии? Не в протекции ли старца Александра кроется секрет успеха Никона в должности кожеозерского игумена?

Как относился Боголеп Львов к счастливому сопернику, понятно. С едва скрываемой неприязнью и завистью. Но на первых порах, зная о силе Булатникова, вынужденно помалкивал. Впрочем, вскоре младший брат Григория Львова, похоже, воспрял духом. Возникла идея, как, не ссорясь ни с кем, избавиться от протеже влиятельного старца. Среди записей вкладной книги Кожеозерского монастыря о пожертвованиях в монастырскую казну Г. В. Львова сохранилась одна, крайне интересная. Приведем ее: «Да во 153-м году, что были занеты в кабалу денег сто рублев (а занял те денги игумен Никон, как был на Москве) и во 154-м, как был брат ево родной старец Боголеп Лвов на Москве, и те денги заемныя Григорей Васильевич дал вкладом в монастырь по себе и по своих родителех. А кабала, что была на игумена Никона, и он ту кабалу в тех заемных денгах выдал».

В 7153-м, то есть до 1 сентября 1645 года. В 7154-м означает между 1 сентября 1645-го и 1 сентября 1646 года. Никон приезжал в Москву, скорее всего, еще при Михаиле Федоровиче и, судя по цитате, уехал из столицы должником братьев Львовых. Смысл происшедшего очевиден. Сто рублей – деньги великие, и Никон едва ли способен, не залезая в монастырскую кубышку, наскребсти ту же сумму для отдачи в срок. Ему грозила кабала вплоть до холопства, а спасение сулил… взаимовыгодный обмен: он покинет монастырь; Львовы простят ему долг. Полагаю, Никон добровольно пошел на эту сделку, чтобы осуществить какой-то важный проект, на который денег не хватало.

Однако менее чем через год случилось что-то, побудившее Львовых долг простить, а «кабальные» сто рублей переквалифицировать во вкладные, подаренные монастырю. Причину подобной метаморфозы помогают понять, во-первых, переезд Никона к лету 1646-го с Кожеозера в Москву, во-вторых, политическая ситуация в самой Москве. Четыре года благополучного игуменства увенчало успешное завершение тяжбы с крестьянином, захватившим в Каргополе двор, принадлежавший кожеозерцам. В марте 1646 года Алексей Михайлович вынес приговор в пользу монастырского братства. Тогда же имя Никона в монастырских бумагах было упомянуто в последний раз.