Петр Голубовский - История Смоленской земли до начала XV столетия

Затем мы встречаем в этом же княжеском экземпляре выражение « фогот », что в экземпляре D’ передано словом судья, очевидно, перевод с латинского judex. В экземпляре D’ датировка вполне латинская: тысяча лет и двести лет и тридцать лет без одного лета, что представляет собою перевод: mille ducenti undetriginta. Обращает на себя внимание и фраза: «коли… мьртв» без вспомогательного глагола. По нашему мнению, это передача латинского ablativus absolutus: «episcopo Albrachto Rigensi mortuo». Наконец, весьма ясно обнаруживается источник экземпляра D’ из следующего обстоятельства, на которое до сих пор совершенно не было обращено никакого внимания. В числе уполномоченных в княжеском экземпляре упоминаются: «Гиндрик Готь, Илдигьрь, та два была ис Жата». Это название города Жать мы находим и в экземпляре князя Александра Глебовича и в чьей-то другой копии (С). В экземпляре D’ написано несколько иначе: «Андрик Гот, Илнер, тиже соуть из Жюжа Жата». Так и в других экземплярах позднейшей редакции. Что это? Фантазия позднейшего копииста? Или имя Жюжа Жата стояло уже и в экземпляре D’? Последнее несомненно. Какой город разумеется тут под именем Жат? Существовали предположения, что это Сесть (Soest) или, может быть, Штаде, или даже Данциг. Но переделка Штаде или Данцига в Жать крайне затруднительна, как бы ни были смольняне искусны в коверкании иностранных слов, кроме того, нет сомнения, что при написании договора обе стороны старались соблюдать всевозможную точность в выражениях. Нет сомнения, что Жат есть Сест. Этот город упоминается в грамотах в числе других, участвующих в Ганзейском союзе, причем немецкая транскрипция его есть Soest 307. Он был знаменит добыванием соли и вывозом ее за границу настолько, что в XI столетии стал известен арабам. Обращает на себя внимание транскрипция этого слова в рассказе Казвини, заимствовавшего свои сведения из более древнего источника. Это форма Susit или Sust 308. Вторая форма могла произойти и от немецкого Soest, но первая, несомненно, имеет латинское происхождение. Действительно, на латинском языке этот город называется Susatium, а граждане его Susatienses. Вот из этого-то Susatium и явилось русское имя Жюжа-Жат, собственно, Жюжат. В экземпляре G мы и находим еще более простую форму Южат. Таким образом, экземпляр Мстислава Давидовича (А), по-видимому, есть перевод с немецкого языка на современное смоленское наречие. Но латинская форма вступления показывает, что и немецкий оригинал, в свою очередь, есть перевод с латинского текста 309. Экземпляр же D’, современный, как мы видели выше, экземпляру Мстислава Давидовича (А), представляет собою просто перевод латинского текста на современное смоленское наречие. Эти соображения приводят нас к выводу, что при заключении договора вначале уполномоченными обеих сторон был составлен латинский текст, затем этот латинский текст договора был переведен с одной стороны на немецкий современный язык, потому что не все купцы ганзейского союза могли понимать латинский текст. В то же время и с такими же целями был переведен латинский договор на смоленское наречие. Немцы приняли перевод, сделанный с латинского языка на смоленское наречие, и приложили к нему свои печати, как бы указывая этим, что Ганза принимает все условия, поставленные смольнянами (D’). Затем, немецкий перевод латинского текста был переведен на смоленское наречие, и к этому переводу были приложены печати князя Мстислава Давидовича и смоленского епископа (и, может быть, кого-либо из немецких представителей) (А). Затем текст с печатями немецких представителей (D’) был взят в Смоленск, а текст с печатью Мстислава Давидовича и смоленского епископа (А) был оставлен в Риге.

Теперь обратимся к остальным экземплярам позднейшей редакции. Мы говорили выше, что по языку, по способу выражений все они относятся к позднейшему времени. Как в древнейшей группе экземпляры В и С представляют собою копии с оригинала А, то есть с того экземпляра, который был оставлен в Риге, с печатью князя Мстислава Давидовича и смоленского епископа, так и в позднейшей редакции экземпляры Е, F и G должны быть копиями, но не с D (который сам есть позднейшая копия), а с D’, то есть с того экземпляра, который представлял собою перевод с латинского чернового, был утвержден печатями немецких представителей и отдан для хранения в Смоленске, как экземпляр с печатью князя Мстислава был оставлен в Риге.

Мы видели, что князь Александр Глебович, желая продолжать древние отношения Смоленска с западно-европейскими городами, известил об этом Ригу своим письмом, а затем мы видим, что он посылает туда копию с того оригинала Мстиславова договора, который хранился в Риге, причем к этой посылаемой копии прилагает свою печать. Каким образом Александр Глебович добыл этот оригинал и сделал с него копию, если первый хранился в Риге? Очевидно, что копия с Мстиславова оригинала снята в Риге, копия точная, с сохранением языка, и затем эту копию могли утвердить княжеской печатью или те послы, которые были в это время посланы Александром Глебовичем в Ригу, или же копия была отослана в Смоленск с немецкими послами, а там уже укреплена печатью в княжеской канцелярии. Верно последнее. Припомним последующие присяжные грамоты князей Феодора Ростиславича и Ивана Александровича. Мы видим из них, что для подтверждения древнего договора в Смоленск явились немецкие послы: в первом случае из Риги Любрахт и Петр Бартолд, а кроме того от Брауншвейга – Петр Волковьник, от Мюнстера – Гелмик, а во втором – из Риги Песков и поп Иван. Очевидно, при последующих подтверждениях древнего договора или смоленский князь извещал письмом рижские власти о своем благом намерении, вслед за чем из Риги отправлялось посольство в Смоленск, или сами немцы, узнав о перемене князя, отправляли послов; послы захватывали с собою копию с древнего Мстиславова оригинала, которая утверждалась в Смоленске печатью князя и увозилась немецкими представителями с собою, или же послы привозили с собою самый оригинал, а копия изготовлялась в Смоленске. Что копия с древнего Мстиславова экземпляра списывалась, может быть, в Риге, это доказывается языком экземпляра С. Мы уже говорили, что этот экземпляр древнейшей редакции отличается обилием псковитизмов. Менее шансов за то, чтобы пскович сидел в качестве княжеского писца в канцелярии в Смоленске, чем за то, что копия была снята псковичем, которому немецкие власти поручили это дело, так как в Риге было много купцов, проживавших там постоянно – и из Пскова, и из Новгорода и т. д. Копия для утверждения договора князем Александром Глебовичем писана, как и оригинал Мстислава, смольнянином, что видно по языку. Словом, эти псковитизмы экземпляра С есть факт совершенно случайный, объясняющийся неизвестными нам рижскими обстоятельствами.