Альфред Жалинский - Избранные труды. Том 1. Криминология

Здесь есть по меньшей мере две весьма острые проблемные ситуации. Объективными корнями, или, точнее, объективно-субъективными корнями, неудовлетворительного состояния криминологического дискурса являются реальные трудности доступа к криминологически значимой эмпирической информации и еще большие трудности перевода ее в ранг научного знания, способного порождать новую, регулятивную информацию и быть критерием ее оценки. В результате анализ материалов правоохранительных органов вынужденно заменяется, и это в лучшем случае, анализом уголовной статистики и проведением многочисленных опросов граждан. Опрошенные лица передают, как правило, свое, ранее сформированное прессой, эмоциональное отношение к коррупции, к воровству во власти и иным подобным явлениям. Это отношение нередко подается как эмпирические данные о реальном состоянии того или иного элемента преступности. Таким образом, что широко известно, трудно формировать прогностическую информацию, которая только и необходима для управленческих решений в форме закона или в любой иной форме. Проблема эта не только российская. Сейчас можно утверждать, что ознакомление с работами по криминологии, во всяком случае, издаваемыми в европейских странах, не дает существенной прибавки криминологической информации, хотя бы пригодной для того, чтобы подвергнуть проводимую уголовную политику критическому анализу. Чисто субъективными корнями можно считать установки на искажение информации. Такие вещи характерны, по мнению, например, патриарха американской экономической науки Гелбрейта, и для экономического дискурса, тесно связанного с анализом преступности в крупных корпорациях [36] См.: Galbrait J.K. Die ekonomie des unschuldigen Betrugs. München: Siedler Verlag, 2004 ( Гэлбрейт Дж. К. Экономия невиновного обмана. Мюнхен: Зидлер, 2004). . Искажения информации чаще всего состоят либо в преувеличении значения тех или иных факторов преступности или опасности самой преступности, либо в преувеличении успехов борьбы с ней. Но, разумеется, здесь возможны и иные информационные деформации, относящиеся к личности преступников, и проч.

Цели искажения информации могут быть, в частности, политическими, когда, например, преувеличение угрозы преступности заставляет смириться с ограничениями прав граждан, организационными, поскольку очень часто возникает стремление к получению дополнительных финансовых, кадровых и иных ресурсов. Они могут состоять в стремлении «сбыть», «внедрить», опубликовать информацию, придав ей элементы сенсационности, чтобы заинтересовать адресата, довольно эффективно сосредоточивая внимание на разворовывании, произволе начальства и проч.

Закрытость дискурса. Участие специалистов в криминологическом дискурсе лимитировано их статусами и издательскими возможностями, причем последние сильно влияют на подачу информации. Хуже, однако, обстоит дело с адресатами дискурса – гражданами страны. Связанные с этим трудности привели в свое время к возникновению понятия «молчаливое большинство». Вероятно, немыслимо добиться равного участия членов общества в общественном, а тем более – в криминологическом дискурсе. Поэтому именно криминология могла бы отразить мнения и суждения отдельных лиц по проблемам преступности. Однако делает она это только в суммированном виде, как некое мнение большинства или меньшинства, что означает, строго говоря, все же пассивное участие в дискурсе. Сейчас можно в рамках криминологии поставить вопрос о расширении возможности рационального и плодотворного доступа к дискурсу через современные средства коммуникации, прежде всего Интернет, а также о необходимости учета неравенства участников дискурса как деформирующего информацию фактора. Но, быть может, еще более важно обеспечить участие в криминологическом дискурсе представителей иных специальностей: экономистов, социологов, управленцев, выразителей различных социально-экономических взглядов и подходов, членов различных социальных групп. Это сложная проблема, но достаточно сказать, что в систематических работах по криминологии нет никаких данных об упомянутых выше работах, содержащих данные о преступности, выполненных в рамках направлений «право и экономика», «конституционная экономика», «экономическая социология» и проч.

Соблюдение процедур дискурса. По своей природе дискурс предполагает свободные высказывания, т. е., как подчеркивается Ю. Хабермасом и многими другими исследователями, свобода состоит в независимости от принуждения в процессе коммуникации. Разумеется, полная свобода и невозможна, и вряд ли нужна. Действительная проблема связана с экономией труда, приводящей к отказу от необходимой аргументации. Участник дискурса высказывает свои предположения, рассчитывая, хоть и не всегда, на то, что ими будут руководствоваться адресаты. Отсюда наряду с доступом к дискурсу важнейшими процедурами можно считать приемы аргументации суждений, их включения в дискурс, т. е. надлежащего толкования и учета. Такого рода проблематика обсуждается социологами, но, вероятно, необходимо в большей степени учитывать взаимовлияние культур, специфику языка участников дискурса, частые расхождения между мыслительными и нарративными процессами.

Некоторые выводы. В данном случае можно указать на несколько обстоятельств, имея в виду, что эта проблема заслуживает специального внимания. Прежде всего следует признать, что криминология и смежные с нею отрасли социологии на современном этапе общественного развития по тем или иным причинам не могут, хотя и должны, обеспечить общество надлежащей информацией о преступности и сопровождающих ее процессах. Можно полагать, что это объясняется ограниченными возможностями отражения реальных и виртуальных процессов, быстрыми изменениями в обществе, в ряде случаев приводящими к аномии, и неразвитостью интеллектуальных рецепторов современной криминологии. Далее, следует в целом переоценить роль позитивистского подхода к пониманию причинности, рассматривая контекст преступности как своеобразный рынок поведенческих решений, реализация которых в наибольшей степени определяется информацией, имеющейся у субъектов социального действия. Это проявилось, в частности, в том, что в совершение преступлений включилось в последние годы значительное количество лиц, ранее рассматривавшихся как достаточно социализированные. В связи с этим криминология должна расцениваться лишь как один из социальных институтов, обеспечивающих понимание преступности.

Наконец, следует полагать, что в рамках самой криминологии необходимо обеспечить ее адаптацию к новейшим социальным процессам, с одной стороны, и к более корректному подходу к своим возможностям – с другой. В частности, необходимо уделить большее внимание верификации эмпирических данных о статически зафиксированных фактах, перейти к динамическому анализу поведенческих процессов, найти способы преобразования информации в воспринимаемую различными социальными группами форму и попытаться разработать в меру своих возможностей процедуры осуществления социального дискурса о преступности и использования его результатов.