Владимир Дорохин - Индивидуальное и универсальное как зеркало вечного противостояния в философии

Даже такой известный юрист, как О. Э. Лейст, занимающий по данному вопросу более персонифицируемую позицию, чем автор предыдущей статьи (Д. А. Липинский), выглядит сторонником более универсальной точки зрения, т. е. оппонентом Ю. Н. Ткачевского. Такая «расстановка» правовых воззрений трех авторов по линии «универсальное – индивидуальное» достаточно четко просматривается, поскольку автор последней статьи довольно часто вспоминает точку зрения О. Э. Лейста, вступая с ним в заочную полемику.

Подводя итог, Ю. Н. Ткачевский дает единственно верное, на его взгляд, определение: «…уголовная ответственность – правовое последствие, результат применения норм уголовного права к лицу, совершившему преступление. Оно заключается в осуждении от имени государства виновного лица за совершение преступлений» [там же, с. 328].

У А. Валицкого (США) индивидуальное и универсальное усматривается в плоскости исследуемых им взаимоотношений между частным и публичным правом. Оценивая высказывания Б. Н. Чичерина в пользу не только частного, но и естественного права, он делает на этом основании вывод о неизбежной конфронтации его с правом государственным (публичным). «Из этого следовало, что право должно быть автономной сферой, не зависимой от государственной власти и от целей проводимой государственной политики» [17, с. 30]. Исследуя точку зрения либералов (Б. Н. Чичерина, В. С. Соловьева, Б. А. Кистяковского и др.) на взаимоотношения права и экономики, американский профессор оценивает ее как радикальную, не допускающую никакого государственного вмешательства в сферу экономики. Причем само вмешательство при этом он оценивает как попытку более нравственного распределения. Это дает ему повод далее говорить об отсутствии связи между правом и нравственностью как определяющем элементе в концепции права одних русских либералов (Б. Н. Чичерин и др.) и, наоборот, об «инквизиторских замашках» тех (В. С. Соловьев и др.), которые, по его мнению, насильно внедряли нравственность в право.

Следует отметить, что его оценка различий во взглядах русских либералов на отношение права и нравственности является зеркальным отображением учений западных либералов. «Таким образом, – делает он вывод, – проблематика споров, о которых я говорил в своем докладе, жива и в настоящее время. Как я стремился показать, русская либеральная мысль начала XX века развивалась в том же русле, что и западная, и отнюдь не отставала от нее» [17, с. 37].

В статье «Правовая система и критерии отраслевой дифференциации права» Н. В. Разуваев подвергает глубокой критике три основных способа структурирования правовой системы государства на четыре вида права: конституционное, административное, уголовное, гражданское.

На примере анализа имущественных отношений автор приходит к выводу, который разделяют и многие другие юристы: эти отношения могут быть предметом как гражданского, так и административного права. «Отсюда явствует, – считает он, – что, по крайней мере, некоторые имущественные отношения (а именно те, к числу участников которых принадлежат органы государственной власти) регулируются одновременно нормами гражданского и административного права» [82, с. 34].

Отталкиваясь от фундаментального признака любой системы (в том числе и правовой) – принципа бинарной оппозиционности , – автор приходит к выводу о необходимости переосмысления, прежде всего, самой правовой системы в пользу определения ее как мета-системы «правовая культура».

Развивая эту мысль, Н. В. Разуваев предлагает пойти еще дальше, разграничив одну сферу духовной культуры на две достаточно самостоятельные, включающие в себя правовую и политическую культуру, отражающие в качестве «объективной стороны» соответственно частное и публичное право.

Ссылаясь на римских юристов, которые постоянно подчеркивали кардинальные различия двух правовых режимов (частное и публичное право), автор пишет: «Ясно, что в данном случае перед нами нечто большее, чем два различных способа правового регулирования общественных отношений разного типа (к чему зачастую пытались свести дихотомию «частного» и «публичного» романисты Нового времени). Представляется, что здесь мы имеем дело с двумя принципиально различными трактовками качества и свойств одной и той же личности» [82, с. 42].

Расхождение между правовой и политической культурой, полагает автор, проявляется, прежде всего, в том, что каждая из них формирует, конституирует свой собственный культурно значимый образ тех или иных (зачастую тех же) феноменов. В итоге мы получаем иногда две трактовки одного явления, присущие правовой и политической культуре. Эта разница проявляется затем на всех уровнях правовой системы и влечет за собой ее первичную, самую общую дифференциацию на отрасли частного и публичного права.

Так у автора статьи по мере изложения своей концепции все отчетливее и яснее проявляются «очертания» соотношения индивидуального и универсального.

Два различных толкования свободы анализирует Э. В. Ильенков в своей статье «Свобода воли», которые также можно расценить как преобладание универсальных либо индивидуальных начал в миро-воззрении человека. Для Фихте, пишет он, существует негативное определение – способность действовать вопреки давлению массы «внешних» обстоятельств – и позитивное определение – способность строить действия сообразно цели, в противоположность причине. Цель определяется как идеал, чтобы отсечь материальные цели, свойственные как животным, так и людям.

Спинозистов, продолжает он, справедливо, на первый взгляд, обвиняли в фатализме, ибо они отождествляли понятие «свободы воли», которую понимали как неосознанную причину, скрытую на подсознательном уровне. «Однако, – считает Э. В. Ильенков, – Спиноза разделяет эти понятия, понимая свободу как познанную универсальную необходимость, которой противопоставляет зависимость от частных ближайших обстоятельств» [41, с. 70].

Продолжая развивать свое отношение к противопоставлению двух подходов, автор утверждает, что воля – это чисто идеальный фактор деятельности, несмотря на то, что он, как и все остальные психические функции, реализуется вполне материально – нервно-мозговыми механизмами. Функция всей совокупности внешнего действия создает себе орган, а не наоборот.

Способность воли Э. В. Ильенков определяет как «способность осуществлять всю совокупность действий вопреки онтологическим воздействиям ближайших обстоятельств, т. е. “свободно” по отношению к ним, сообразуя действия с универсальной зависимостью (необходимостью), идеально выраженной в форме цели (т. е. потребности чисто социального – всеобщего, а не индивидуального, происхождения и свойства» [там же, с. 73].