Георг Еллинек - Общее учение о государстве

Так как органическая теория, оперируя преимущественно аналогиями, не в состоянии дать реального познания, то представляется более рациональным совершенно отвергнуть ее, ибо опасность ложной аналогии гораздо значительнее преимуществ правильной. Органическая теория упускает, сверх того, из виду необходимость для государства непрерывной сознательной, направленной на определенные цели, деятельности, без которой оно не может существовать ни одного момента, или, по крайней мере, она не в состоянии со своей точки зрения эту деятельность объяснить. Но наиболее энергично следует восстать против учения, предполагающего одновременное, рядом друг с другом, существование нескольких социальных организмов, каждый из которых обнимает в качестве членов тех же индивидуумов, – государства, церкви, союзов, – ибо это противоречит даже биологической аналогии, с точки зрения которой один член всегда может принадлежать только одному-единственному целому. Свободная от такого рода ошибки теория коллективного организма, заключающего в себе различные частичные организмы, также неприменима к социальным отношениям, так как невозможно указать такой высший социальный организм. Никогда нельзя рассматривать, например, церковь только как члена государства и тем менее государство – как члена церкви. Если же признать этим высшим организмом человечество, то мы пришли бы к ипостасированию человеческого рода, превзойдя в этом отношении даже схоластический реализм.

Незначительная научная ценность органической теории ясно подтверждается и ее историей, ибо понятие организма произошло из понятия механизма, т. е. целесообразного человеческого приспособления, и орган первоначально означает не что иное, как орудие. Понятие организма по своему происхождению антропоморфическое, так как сам человек первоначально рассматривается как наделенный целесообразными приспособлениями индивид [166]. Лишь постепенно современная наука приходит к тому выводу, что организмом является всякое живое существо и отличительный признак его заключается в таинственном явлении жизни. Познание имманентной организму телеологии, представляющей столь важный эвристический биологический принцип, достигнуто нами только по аналогии с нашими руководимыми сознанием цели действиями, ибо цель есть принцип, до которого мы доходим исключительно через посредство нашего сознания. Стремиться же к познанию человеческих отношений путем сравнения с образованием и функциями, понятными для нас лишь благодаря перенесению наших представлений на находящееся вне нас, значит прибегать, по крайней мере, к излишнему окольному пути.

Из всего этого следует, что научное мышление требует для государства иной категории, чем организм, – категории, самостоятельной и не зависимой от каких бы то ни было аналогий.

Что государство представляет длящийся, единый союз людей и есть поэтому общность , (Gemeinwesen), – утверждалось уже издавна. Категории, через посредство которых выработалось это представление, – κοινωνία, societas, respublica, coetus – являются все продуктом античного мышления. В древности исследуются, однако, существенно лишь цели союза; вопрос о структуре союза – если не говорить об органологических аналогиях – отступает совершенно на задний план. Средневековая теория корпорации и новейшее естественное право хотя и исходят в своих конструкциях государства из идеи общественного союза, но понимают последний исключительно юридически, вопрос же об историко-социальном субстрате государства в юридическом смысле либо вовсе не сознается, либо по крайней мере, сознается неясно. В общем, однако, естественное право мыслит людей в государстве как “unio”, т. е. объединение многих в одно единое целое [167].

Идея коллективного единства, более или менее ясно выраженная, положена в основу воззрений большинства новейших государствоведов о социальной природе государства [168].

Но наиболее подробно разработал теорию коллективного единства Gierke . Хотя он недостаточно отличает теорию союза от органической теории, и даже называет себя органологом, и хотя, далее, у него не совсем ясно выражена противоположность обоих методов познания государства, но его глубокие исследования корпоративного строя заключают в себе, тем не менее, выработанную теорию доюридического бытия государства. По этой теории государство является союзом, объединенным прочной организацией и длящейся целью, отличным от отдельных индивидов единством, которое несмотря на то существует только во множестве индивидов и через посредство этого множества [169]. Затем различие между общностью и юридическим лицом ясно проведено у Bernatzik ’а, признающего общность возможным субстратом юридического лица [170]. Далее, Haenel отличает государство как корпоративный союз от государства как юридического лица [171]. Единство корпоративного союза имеет, по Haenel ’ю, особый характер. «Оно состоит только в том, что множество человеческих индивидов духовно связаны общей целью и эта духовная связь, которая сама по себе служит лишь выражением тождественного содержания воли участников, приобретает реальность через посредство воли руководящих органов и подчиняющихся членов». Исследуя, далее, реальное единство корпоративного союза, его свойство как реального организма, Haenel признает, что это целое и этот организм существует лишь в сфере духовных, этически определенных потенциальностей, именно человеческих индивидов, которые всегда могут лишь психически воздействовать друг на друга и объединяться. Этот своеобразный вид объединения, не могущий быть объясненным биологически-физиологическими аналогиями, должен быть признан не менее реальным , чем объединение биологически-физиологическое. Haenel , – из всех рассматриваемых здесь авторов наиболее подробно останавливающийся на гносеологической стороне вопроса, – отвергает также попытку обосновать реальное единство на общем духе или иной подобной абстракции как выходящую за пределы познаваемого [172].

Все приверженцы этой общественной теории – как это и не может быть иначе – конструируют государство как сущность . Ибо всякое реальное единство мы, в силу законов нашего мышления, необходимо должны субстанциировать. Такое субстанциирование ведет к правильному познанию, поскольку только при этом субстрат, который мы постулируем как основу отношений отдельных членов социального единства, не мыслится нами как чувственный объект. Требуя для союзного единства единого носителя, индивида, мы не прибегаем к фикциии и даже к абстрагированию от фактически данного, а применяем необходимую по законам нашего мышления для синтеза явлений категорию, гносеологически оправдываемую, поскольку мы не приписываем познанному таким образом трансцендентной реальности [173]. Эти единства, по необходимости мыслимые как сущности, так же принадлежат к нашему субъективному миру, как краски и тоны. В основу же нашего мира действий, в котором государство занимает определенное место, мы можем класть лишь субъективные состояния нашего сознания, а не объективную реальность вещей, доступную нашему познанию лишь в узких пределах. Наука должна выяснить относительность этого способа познавания [174], но не отвергнуть его, что значило бы требовать невозможного.