Коллектив авторов - Общая часть уголовного права

Аргументируем свой тезис. В создании права обычно выделяют две стороны: содержательную и формальную. Под последней понимают оформление содержания, и именно эту сторону охватывают понятием законодательной техники. Не менее часто, однако, функцию законодательной техники усматривают в оформлении законодательной воли (воли государства). Когда речь заходит о языке закона, также подчеркивается, что он должен адекватно передать содержание правовых норм или, что как будто одно и то же, адекватно отразить волю законодателя. Зададимся, однако, вопросом: тождественны ли понятия воли законодателя и правового содержания? В ответе на него и заключена, как нам кажется, разгадка сущности законодательной техники. Воля законодателя и содержание права – разные явления. Законодательная воля определяет существо правового решения, представляет собой замысел творца права, который он хочет воплотить в содержании права. И воплощение этого замысла также не лишено технического субстрата, как и процесс внешнего оформления права. Законодательная воля должна быть, в частности, непротиворечиво выражена не только в форме права, но и в его содержании (скажем, в УК должны быть внутренне согласованы санкции). Социальная (в том числе, криминологическая) обоснованность санкций – вопрос существа дела, не относящийся к законодательной технике. А вот их системное построение и согласование между собой – это «дело техники» (используются приемы наложения санкций основного и квалифицированного составов и т. п.). Иными словами, при более внимательном рассмотрении механизма правообразования в нем выделяются операции по формированию законодательной воли и операции по переводу ее в правовое содержание.

В итоге правовое содержание оказывается формой законодательной воли, а последняя, соответственно, – содержанием правового содержания. Мысль о том, что одно и то же явление способно выступать одновременно и содержанием, и формой по отношению к другим явлениям составляет общее место философского знания. [482] Проиллюстрируем мысль следующим высказыванием: «Производственные отношения являются содержанием по отношению к надстройке и формой – по отношению к производительным силам общества» (см.: Алексеев П. В., Панин А. В. Философия: Учебник. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2000. С. 472). Получается следующая логическая цепочка: сначала происходит выработка решения по существу (формируется законодательная воля); затем это решение воплощается в праве (поскольку право имеет содержание и форму, [483] Концепция различения содержания права (правовых норм и т. п. компонентов) и его формы (законодательства, положительного права) является одним из «китов» отечественной юриспруденции (см. об этом: Явич Л. С. Общая теория права. Л., 1976; Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. М., 1999. С. 276–279). то данное решение выражается с помощью техники не только в форме, но и в содержании). Таким образом, при традиционном подходе к законодательной технике упускаются из виду технические операции по переводу законодательной воли в правовое содержание. [484] Кстати, С. С. Алексеев в 1982 г., акцентируя основное внимание на прямой привязанности техники к внешней форме и структуре права, вскользь упомянул о том, что она относится и к содержанию права (см.: Алексеев С. С. Общая теория права. Т. II. С. 273). Это было большим шагом вперед, если учесть, что еще в 1973 г. выдающийся ученый связывал понятие законодательной техники лишь с формой права (см.: Алексеев С. С. Проблемы теории права. С. 139).

Сущностные же аспекты правотворчества, к которым законодательная техника, действительно, не имеет никакого отношения, присущи процессу формирования законодательной воли. В связи с чем мы полностью солидарны с Ф. Жени, который противопоставил законодательную технику «основным, субстанциальным элементам юриспруденции – элементам моральной и социологической природы». [485] См.: Жени Ф. Законодательная техника в современных гражданско-правовых кодификациях//Журнал министерства юстиции. № 8. Окт. 1906. С. 125. К сущностным аспектам правотворчества относятся, к примеру, решения о криминализации и декриминализации деяний, пенализации и депенализации. Эффективность применения правовой нормы, конечно же, зависит от законодательной техники, оттого, насколько искусно выработаны содержание и форма данной нормы. Однако главным образом ее эффективность определяется сутью, т. е. сущностью правовой нормы, тем, насколько соответствует реалиям законодательная воля. Уголовно-правовые предписания, не обусловленные социально, сказываются «мертворожденными» (прав был Герберт Спенсер, рекомендуя законодателю «прежде чем вмешиваться в социальные процессы, тщательно их изучить» [486] Спенсер Г. Грехи законодателей // Социологические исследования. 1992. № 2. С. 134. ). Следовательно, вполне мыслимо создание предписания, совершенного с точки зрения законодательной техники права, но не работающего на практике. Скажем, многие предписания УК РФ 1996 г. можно до бесконечности «шлифовать», повышая уровень технического совершенства их содержания и формы, однако эффективно работать они от этого не начнут. В равной мере мыслимо создание технически совершенного законодательства, не соответствующего понятиям о добре и справедливости, к примеру, дозволяющего убийства и грабежи, работорговлю. К таким – сущностным – аспектам законодательная техника безразлична.

С учетом сказанного вызывает критику позиция М. И. Ковалева, причислившего к законодательно-техническим компонентам принцип экономии репрессии, принципы стабильности и динамичности уголовного законодательства, правило соответствия санкции реальной общественной опасности преступления во всех возможных его вариантах. [487] См.: Ковалев М. И. Советское уголовное право: Курс лекций. Вып. 2. Советский уголовный закон. Свердловск, 1974. С. 186–205. Думается, что указанные разнородные компоненты выходят за рамки техники построения уголовного законодательства. Они определяют существо уголовно-правовых предписаний и задействуются, соответственно, на стадии формирования законодательной воли. Так, правотворец объявляет преступлениями только те деяния, с которыми иными правовыми (неуголовными) средствами бороться невозможно. При установлении уголовно-правового запрета он рассчитывает, что запрещаемые им деяния длительный период времени будут представлять общественную опасность. Однако собственно к объективации воли правотворца в уголовно-правовых предписаниях названные соображения прямого отношения не имеют. Мыслимо создание права, совершенного с точки зрения законодательной техники, но излишне репрессивного и нестабильного. [488] Этот момент не учитывает, по всей видимости, Д. А. Керимов, пишущий, что «стабильность закона – одно из важных требований законодательной техники» (Керимов Д. А. Законодательная техника: Научно-методическое и учебное пособие. С. 30). Требование стабильности, не имеющее отношения к техническому совершенству права, является сущностным принципом правотворчества. Поэтому более правильную, на наш взгляд, позицию в этом вопросе заняла Н. А. Лопашенко, рассмотрев стабильность кодифицированного акта в качестве принципа кодификации – одной из форм правотворчества (см.: Лопашенко Н. А. Принципы кодификации уголовно-правовых норм. Саратов, 1989. С. 35). В равной мере сущностным является и установление справедливых санкций.