Сергей Дробышевский - Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. Монография

Первостепенная значимость в нецивилизованном обществе в отличие от цивилизованного подобных обозначений различных половозрастных категорий лиц, детальная разработанность и четкость применения этой терминологии в социальных взаимодействиях были закономерны, поскольку основными подразделениями системы разделения и кооперации производственной и иной деятельности людей являлись именно половозрастные группы. Разумеется, они были и в цивилизованных общественных организмах. Но здесь определяющими само функционирование социального целого общественными объединениями выступали другие корпорации людей, в результате чего правила взаимоотношений половозрастных групп, как и фиксирующие такие нормы термины, необходимо классифицирующие всех людей на мужчин и женщин разных поколений, неизбежно оказывались «в тени» более важных правил и выражающих их понятий.

Придя к выводу, что классификационные системы в ныне функционирующих нецивилизованных обществах – не пережиточное явление и что поэтому на основании классификационных терминов нет возможности конструировать гипотезы об изначальной исторической форме общественного строя и ходе социальной эволюции [285], исследователи оказались вынужденными искать иные пути теоретической интерпретации древнейших общественных порядков и последующего развития человечества [286]. Проанализировав помимо концепции Л.Г. Моргана альтернативные его воззрениям концептуальные модели исторического процесса, в частности антропологию Э.Б. Тейлора, они предприняли попытку разработать новую материалистическую теорию социальной эволюции. В ее формирование внесли значительный вклад Л.Т. Хобхаус, В.Г. Чайлд, Л.А. Уайт, Д.Х. Стюард, У. Голдшмидт, О.Д. Дункан, Г.И. Ленски, М.Х. Фрид, М.Д. Салинз, Р.М. Адамс, М. Харрис, Э.Р. Сервис и ряд других ученых [287]. За последние десятилетия созданные их усилиями научные представления об общественном развитии завоевали признание немалого числа ведущих современных историков, этнографов и археологов.

Сторонники таких взглядов, подобно Л.Г. Моргану, считают, что в основе исторического процесса эволюции человечества с древнейших времен и по сей день лежит совершенствование людьми своего материального производства [288]. Разделяя с Л.Г. Морганом и с марксистами точку зрения, в соответствии с которой уровнем развития производительных сил и производственных отношений общества определяется весь облик социального целого, хотя и выражая это воззрение на языке категорий немарксистской социологии, эти ученые сосредоточили свои усилия прежде всего на установлении специфики экономического строя человечества, существовавшего с момента его возникновения. Имеющиеся в их распоряжении археологические данные неопровержимо свидетельствовали, что древнейшие общественные организмы, во-первых, сильнее, чем более поздние, скованы факторами природного окружения; во-вторых, производят меньшее количество энергии, обслуживающей нужды людей; в-третьих, имеют слабее развитые разделение и кооперацию труда внутри каждого из них и между ними; в-четвертых, менее интенсивно используют физические и интеллектуальные возможности человека для его блага [289]. Вследствие всего этого указанным человеческим коллективам присуща наиболее узкая из известных в истории система удовлетворяемых потребностей людей – и материальных, и духовных. Такие социальные общности, согласно концепции Л.Г. Моргана, естественно, должны быть отнесены к самой древней из эпох существования человечества, т. е. к периоду дикости, а не к периоду варварства.

Вся совокупность данных, оказавшихся в распоряжении специалистов в конце XIX–XX в., подтверждала правильность предпринятой Л.Г. Морганом вслед за многими предшествующими ему мыслителями классификации начального этапа общественной эволюции на два больших периода [290]. Не подлежало сомнению, что социальное развитие открывалось именно фазой дикости – преимущественно присвоения людьми готовых продуктов (присваивающего хозяйства). Она сменилась стадией земледелия и скотоводства, т. е. производящей экономики, отрезок которой, предшествующий этапу цивилизации, относился Л.Г. Морганом к фазе варварства. Разграничительной линией между дикостью и варварством, по Л.Г. Моргану, являлось возникновение керамического производства [291]. Новая информация о первобытной истории, добытая в конце XIX–XX в., показала, что начало изготовления гончарных изделий выступало моментом процесса общественной трансформации, включавшего также появление неолитических каменных орудий, земледелия, скотоводства и т. д. [292]. Вместе с тем стало ясно, что решающим в этой системе элементов социального переустройства, получившего название неолитической революции [293], было именно складывание производящего хозяйства – экономической основы всего последующего развития человечества [294].

Отсюда вытекало, что эпохи дикости и варварства следовало разграничивать отнюдь не по признаку возникновения гончарства. Но и неолитическую революцию как таковую нельзя было считать надежным критерием перехода общества от этапа дикости к варварству. Материалы археологических раскопок и этнографических экспедиций свидетельствовали о сильной дифференциации уровней развития как палеолитических и мезолитических, так и современных общественных структур, базирующихся на присваивающем хозяйстве. Система удовлетворяемых потребностей человека в некоторых социальных организмах охотников и собирателей, в том числе палеолитического и мезолитического прошлого, в силу ряда факторов [295]была шире, а сам уровень потребления материальных и духовных благ выше, чем обычно в генетически исходных обществах земледельцев и скотоводов [296]. К тому же неолитические приемы изготовления каменных орудий и керамика были известны отдельным из общностей охотников-собирателей и отсутствовали у части социальных систем примитивных земледельцев и скотоводов [297]. В итоге значительным числом исследователей, подвергнувших критике схему исторического развития Л.Г. Моргана, было признано необходимым рассматривать в качестве начального исторического типа нецивилизованных социальных организмов общественные структуры кочующих или, как их еще именуют, низших охотников-собирателей, обеспечивавшие удовлетворение более узкого спектра нужд людей, чем все остальные известные истории человеческие агрегаты [298]. Объединениями для реализации систем потребностей кочующих охотников-собирателей были локальные группы, насчитывавшие по нескольку десятков человек, причем каждая состояла из ряда семей [299].

Относительно этапов дальнейшего социального прогресса в рамках нецивилизованного общества было установлено, что переход людей к простейшему земледелию и скотоводству либо к оседлому охотничье-собирательскому хозяйству повсеместно поднимал их к новому типу общности, удовлетворявшей систему человеческих нужд. Это объединение было значительно крупнее локальной группы низших охотников-собирателей и обычно включало в свой состав сотни примитивных земледельцев и скотоводов или так называемых «высших» охотников-собирателей [300]. Чаще всего оно представляло собой деревенское сообщество [301]. В качестве засвидетельствованных этнографами примеров такой социальной общности могут служить самоуправляющиеся и независимые относительно друг друга деревни африканских байра, квеле [302], бэра, чибук [303], игбо [304], кпелле, ануаков [305]и нуэров [306], а также живущих в Венесуэле и северной Бразилии яномамо [307]. И, наконец, последующее развитие земледелия и скотоводства приводило к складыванию вождества. Последнее – это реализовывавший совокупность потребностей входящих в него людей общественный организм, который охватывал ряд подобного рода местных поселений [308]. Его структура, в частности, подробно описана Л.Д. Поспишилом у папуасов-капауку Новой Гвинеи [309]. Таким образом, оказалось, что три исторических типа социальных объединений, определяющих без вмешательства извне свою внутреннюю жизнь и внешние отношения, функционируют до эпохи цивилизации. Она начинается, по мнению большинства ученых XX в., с тех пор, как общественный прогресс материализовался в довольно обширной совокупности культурных достижений человечества, главными из которых являются профессиональная специализация, письменность и город как тип поселения наряду с деревней [310].