Сергей Дробышевский - Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. Монография

Следует заметить, что мысль о недифференцированности социальных норм на отдельные виды в начале истории человечества, в том числе и вплоть до наступления цивилизации, воспринимается в качестве верной и рядом современных западных ученых [324], хотя в последнее время находит среди них меньше сторонников, чем имела несколько десятилетий назад [325]. Причем она, равно как и ее упомянутая логическая предпосылка, а именно идея о синкретизме общественной практики на первых этапах функционирования человеческого общества, отнюдь не изобретение науки XX в., поскольку оба эти представления присутствовали в отечественном и зарубежном обществоведении и раньше. Так, например, в 1894 г. Б.Н. Чичерин отмечал, что «на первых ступенях человеческого развития различные союзы, патриархальный, гражданский, церковный и государственный, еще не разделяются; человеческое общежитие находится в слитном состоянии» [326]. Тогда же Н.М. Коркунов, восприняв теоретическую позицию Г.С. Мэйна, в соответствии с которой «выделение права от нравственности и религии от права было плодом» не «раннего периода развития человеческой мысли», а «более высокой степени умственного развития» [327], констатировал: «Обособление права от нравственности и религии есть сравнительно позднейшее явление. Первоначально право, нравственность, религия, приличие – все это смешивается воедино» [328]. И задолго до перечисленных авторов о существовании лишь одного вида социальных норм на начальной стадии истории человечества писал Д. Остин, считавший, что в результате выхода общества из естественного состояния, которое упорядочивалось нормами морали, к ним добавилось право – качественно иные правила поведения, свойственные исключительно политической организации общества [329]. В свою очередь, воззрения Д. Остина на нормативное регулирование в глубокой древности значительной частью своего содержания обязаны работам многочисленных предшествовавших ему обществоведов, предложивших разнообразные интерпретации уже охарактеризованного греко-римского учения о естественном состоянии и договорном происхождении политической организации общества и права.

Представление о недифференцированности древнейших социальных норм на несколько видов для всех разделяющих его западных ученых вытекает из их убеждения в коренном отличии первоначального способа организации человечества от последующего. И очень многие из этих исследователей при характеристике постулируемых ими основополагающих различий нецивилизованных и цивилизованных форм общественной жизни не ограничиваются указанием на синкретизм первых и расчленение на отдельные сферы вторых, а дают значительно более глубокий анализ того, что означают отмеченные слитность и дифференцированность общественной практики. Согласно их взглядам взаимодействие независимых социальных организмов (каждый из которых расчленен на ряд общественных организаций с соответствующими внутриорганизационными системами управления, осуществляющими институциональную и неинституциональную формы нормативного регулирования, и обладает, кроме того, центральной руководящей структурой, формулирующей и проводящей в жизнь общеобязательные для него как целостности институциональные правила поведения) возникло в человеческом обществе спустя некоторое время после его образования. Причем значительная часть исследователей считает, что это произошло лишь с достижением человечеством ступени цивилизации. Ранее всякий из находящихся во взаимных контактах общественных агрегатов, которые удовлетворяют совокупности потребностей объединяемых ими людей, не имел в своем составе, наряду с иными организациями, отделенного от них центрального управляющего аппарата, призванного формулировать и принудительно реализовывать институциональные общеобязательные нормы [330]. Естественно поэтому, что в нем не было таких правил, дифференцированных их происхождением от остальных действовавших здесь социальных норм, обыкновенно относимых в западном обществоведении к одной категории – правилам морали [331]. Более того, некоторые зарубежные авторы вообще отрицают наличие какого бы то ни было институционального нормативного регулирования на начальных стадиях истории человечества [332]. Тем самым, как заметил Л.Д. Поспишил, они исключают то, что организации, функционирующие в пределах социального организма, который удовлетворяет совокупность нужд своих членов, способны регулировать поведение охватываемых ими лиц «формулируемыми и применяемыми лидерами этих групп системами норм, которые в их существенных чертах весьма похожи на действующее в рамках общества как целостности право» [333].

Идею о фундаментальных отличиях первоначального способа организации человечества от последующего детально разработал в свое время еще Д. Локк, полагавший, что первоначально люди жили «вместе согласно разуму, без кого-либо, повелевающего всеми ими» [334], без «установленного, определенного, известного закона, который был бы признан и допущен по общему согласию в качестве нормы справедливости и несправедливости и служил бы тем общим мерилом, при помощи которого разрешались бы… все споры; наконец, без знающего и беспристрастного судьи, который обладал бы властью разрешать все затруднения в соответствии с установленным законом», и без «силы, которая могла бы подкрепить и поддержать справедливый приговор и привести его в исполнение» [335]. Во многом аналогичных взглядов придерживались также такие известные западные ученые XIX–XX вв., как Г.С. Мэйн, Е. Эрлих, Д. Дикинсон, Г. Кельзен и Г.Л.А. Харт [336]. Последний из них обобщил ряд описаний древнейшей общественной организации, сделанных предшествовавшими ему мыслителями, которые, наряду с иными материалами, руководствовались отмеченными положениями Д. Локка. Созданная Г.Л.А. Хартом теоретическая модель упорядочения социальной жизни в первоначальном человеческом обществе вобрала в себя введенные в науку этими исследователями разнообразные характеристики процесса поддержания людьми порядка посредством нормативного регулирования в глубокой древности [337]. Поэтому именно ее целесообразно здесь подробно изложить для того, чтобы получить наиболее полное представление обо всех таких чертах.

В наиболее удаленных в прошлое социальных организмах, отмечает Г.Л.А. Харт вслед за Г. Кельзеном, «возможно, не было ничего соответствующего ясному различию, имеющему место в более развитых обществах, между правовыми и моральными нормами» [338], понимая под вторыми все существующие в общественной целостности, реализующей систему нужд ее членов, правила поведения, кроме правовых норм [339]. Г.Л.А. Харт именует теоретически предполагаемые им единые нормы древнейшего общества «первичными обязательными правилами». Согласно его взглядам такие «нормы, по которым живет группа, не формируют систему, а просто являются совокупностью отдельных стандартов без какого-либо удостоверяющего или общего знака, за исключением, конечно, того, что они являются правилами, которые определенная группа людей принимает. Они будут в этом отношении напоминать наши собственные нормы этикета. Отсюда, если возникнут сомнения относительно того, что собой представляют правила или относительно точных рамок некоторой конкретной нормы, то не будет никакой процедуры для разрешения этих сомнений либо путем ссылки на авторитетный текст, либо на должностное лицо, чьи декларации по рассматриваемому вопросу являются авторитетными. Ибо, ясно, подобная процедура и признание либо авторитетного текста, либо лиц немыслимы без существования правил типа, отличного об обязательных норм, которые ex hypothesi являются всем тем, что группа имеет. Этот дефект в простой социальной структуре первичных правил мы можем назвать ее неопределенностью.