Алексей Корчажкин - Christe eleison!

Въ нихъ sло обратилось въ привычку, и слову Писанья
Не скоро они покорятся – ихъ сердце жестоко,
Они христіанамъ враги – сатанѣ они дѣти;
Удѣлъ ихъ – погибель, ихъ Божіе ждетъ наказанье,
Но вѣчна ли участь въ тяжелой тоскѣ одинокой,
Ужель ихъ заблудшія души не вспомнятъ о Свѣтѣ?

Въ сей міръ Онъ явился, Онъ падшимъ сродни и заблудшимъ,
Отъ міра гонимъ, но пришёлъ, да погибшаго взыщетъ,
Пронзенное сердце о каждомъ безумцѣ рыдаетъ
И ждетъ покаянья, да каждаго сдѣлаетъ лучше,
Кто искреннимъ сердцемъ священную истину ищетъ,
И съ каждымъ во адѣ оно нестерпимо страдаетъ».

«Амальрикъ, мой другъ, ты неужто рѣшилъ усомниться
Въ незыблемомъ, вѣчномъ, священномъ церковньмъ ученьѣ,
Бѣжалъ отъ суда ты туда, гдѣ родился Спаситель?
Съ безбожной ордой мы безъ жалости всѣ будемъ биться,
Никто не избѣгнетъ святаго во гнѣвѣ отмщенья,
Ихъ всѣхъ до единаго въ бездну пошлётъ Вседержитель.

Ужель они Бога, скажи мнѣ, всѣмъ сердцемъ боятся,
Творца прославляютъ неужто дѣлами благими,
И Богу пріятенъ народъ сей безбожный и дикій?
Огонь ихъ поястъ за великія ихъ святотатства,
Горѣть будутъ вѣчно они съ ихъ дѣяньями sлыми,
Въ Христовыхъ церквахъ осквернили святыхъ они лики!

Въ безумномъ аду имъ не будетъ уже покаянья,
Безсмысленна жизнь ихъ – и адъ ихъ такой ожидаетъ,
Гдѣ червь не умретъ и огонь не угаснетъ во вѣки,
Гдѣ скрежетъ зубовный и вопль, и плачъ, и рыданье,
И огненный омутъ горящею сѣрой пылаетъ,
Горятъ въ этомъ омутѣ грѣшные всѣ человѣки», —

Сказалъ Теодоръ, и лицо его сдѣлалось грозно.
«Обильную жатву для ада ты, другъ, уготовалъ,
Отъ смерти напрасно избавилъ Господь Измаила, —
Амальрикъ изрекъ и взглянутъ на него серіозно. —
Сколь малое sло – отъ юдоли избавить суровой
Народъ многочисленный – гибелью предка едина.

Не десять ли кратъ фараона, царя у егѵптянъ,
Училъ, ты скажи, Милосерднѣйшій богопознанью,
Избранный народъ возжелавъ извести на свободу?
Онъ внялъ изможденнымъ ихъ въ мѣдное небо молитвамъ,
Но медленно велъ богомерзкаго Онъ къ покаянью,
Не вразъ изничтожилъ избраннаго ради народа.

Неужто, скажи, тѣ труды Его были всѣ тщетны,
И Онъ первородныхъ егѵптянъ сгубилъ понапрасну,
И жабъ земноводныхъ смердѣть понапрасну заставилъ?
Не всѣ ль согрѣшили и стали ничтожны и смертны?
Не всѣ ль удостоились участи этой ужасной?
Не каждый ли радостно стопы въ погибель направилъ?»

«Ты вѣрно глаголешь, – ему Теодоръ отвѣчаетъ. —
Но участь конечная всё же за гробомъ рѣшится,
Безъ тѣла душа обнаженной предстанетъ предъ Богомъ.
Кто Бога не зналъ – никогда ужъ Его не познаетъ,
Но вѣрныхъ заслуги умножены будутъ сторицей:
Предстанутъ и эти, и тѣ на судилищѣ строгомъ».

«Предстанемъ мы всѣ, Теодоръ, но замри и послушай», —
Амальрикъ сказалъ и всѣ насторожились мгновенно:
Въ саду чей-то голосъ гнилыми словами sмѣился:
«Гдѣ очи, чтобъ видѣли, гдѣ постороннія уши?
Съ тобой мы одни, мы сольемся въ любви незабвенной,
Твоей красотой я сегодня на грѣхъ соблазнился.

Твое совершенство мнѣ полностью разумъ затмило,
Минута свиданья – и къ чорту Христово ученье!
Отцы мнѣ напрасно пророчатъ всѣ адскія бѣды —
Дешевая плата за то, что мнѣ сердцу такъ мило!
Въ объятьяхъ твоихъ эта ночь пролетитъ какъ мгновенье.
Не стоитъ бѣжать – мнѣ пріятнѣе будетъ побѣда».

«О рыцарь, молю, ты помилуй невинную душу!
Не дай умереть, господинъ, отъ стыда и позора!
Вѣдь я христіанка, не дѣлай ты мнѣ ничесоже!
Прекрасный и доблестный, мой повелитель, послушай:
Моимъ будь супругомъ, женой я избѣгну укора
И многою лаской украшу совмѣстное ложе.

Святой насъ отецъ обвѣнчаетъ во храмѣ съ тобою,
И вѣрной супругой твоею объявитъ онъ Анну,
И мой повелитель утѣшится мною законно.
Я жребій приму, и смирюсь я до смерти съ судьбою,
Тебѣ буду слаще, чѣмъ съ неба обильная манна,
И буду безъ ропота каждому слову покорна».

Дѣвица ему отвѣчала столь кротко и нѣжно,
Что каждое сердце въ защиту ея бы возстало,
Но похоть слѣпа: на ея не посмотритъ рыданья,
Sѣло простираясь ко сладости приторно-грѣшной,
И цѣлаго ада въ утѣху ей, кажется, мало:
Пріятна ей боль – и невѣдомо ей покаянье.

И такъ отвѣчаетъ растлитель невинной дѣвицѣ:
«Какъ быстро наскучатъ мнѣ вѣрныя брачныя узы!
Чужое мнѣ слаще, и взору оно вожделѣннѣй.
Любви чѣмъ противиться – ей насладимся сторицей,
А послѣ простимся – другъ другу не будемъ обузой:
Коль ты христіанка, ты будь въ неизбѣжномъ смиреннѣй».

Амальрикъ вскипѣлъ отъ словесъ этихъ праведнымъ гнѣвомъ:
«Пусть небо тебя проклянетъ, ацефалъ безголовый!
Нарушить приказъ короля ты напрасно стремишься.
Своей правотѣ призываю въ свидѣтели небо:
Ты трусъ и предатель! До смерти за каждое слово
Не съ слабою дѣвой, а съ сильнымъ ты мужемъ сразишься!»

«Амальрикъ, любитель глядѣть на любовныя тайны!
Не стыдно ль вдвоемъ съ безоружнымъ во гнѣвѣ квитаться?
Любовь я тебѣ уступаю, но будь съ нею ласковъ.
Для насъ эта встрѣча, быть можетъ, совсѣмъ не случайна.