Алексей Корчажкин - Christe eleison!

И первый молвилъ: «Я Нахоръ,
Я нѣкогда спустился съ горъ
Для обольстительныхъ словесъ,
И подгонялъ лукавый бѣсъ
Повергнуть истину, но ей
Со всею мудростью своей
Я сокрушёнъ былъ, и тогда
Я смогъ отринуть навсегда
Всё то, чѣмъ нѣкогда я жилъ,
Ту мудрость, коей дорожилъ.
То – ликованіе глупцовъ,
То – бѣснованье мудрецовъ,
То – заблужденіе ума,
То – духа вольнаго тюрьма.
Её, взявъ Истины скрижаль,
Отринулъ съ гнѣвомъ я, не жаль
Мнѣ никогда отринуть ложь.
Года потрачены, и что жъ?
Они исчезли навсегда.
Я разскажу про тѣ года.
Уйдя въ пустынныя мѣста,
Гдѣ міра немощна тщета,
Взваливъ на плечи много книгъ,
Желая вѣчности зрѣть мигъ
И знаньемъ просвѣщать свой умъ,
Душа моя отъ многихъ думъ
Въ тоскѣ мучительной рвалась,
Хоть я отринулъ міра грязь.
И въ той божественной тиши
Не обитало не души,
Лишь та одна, что предъ собой
Ты видишь, вопрошатель мой.
И тамъ, въ уединеньѣ томъ
Я размышленьемъ и постомъ
Жилъ, совершенствуясь. И такъ
Провёлъ я годы, но никакъ
Я совершенства не достигъ,
Хоть мудрость многую постигъ.
Въ прозрѣньѣ понялъ я, что смерть
Преобразитъ въ земную твердь
Всё тѣло бренное моё.
Преобразуется въ гнильё
И мудрость многая моя.
И горько-горько плакалъ я.
Сіе я понялъ, плоть сгубивъ,
И, наслажденье полюбивъ,
Средь уважаемыхъ глупцовъ
Я первымъ сталъ. Въ концѣ концовъ
Мнѣ надоѣла эта роль,
А душу жгла нещадно боль:
Безсильныя мои мечты
Остались тщетны. Пустоты
Не заполняла міра пасть,
Въ ней душу жгла нещадно страсть.
И я покинулъ міръ людей.
Средь утопическихъ идей
Я вновь покой искалъ. Но мнѣ
Горѣть начертано въ огнѣ:
Своею властною рукой
Увлекъ я многихъ за собой.
И въ той душевной пустотѣ
Прочёлъ я книгу о Христѣ
И не повѣрилъ, и изгналъ
Её изъ сердца. Закопалъ
Её я въ землю глубоко,
А послѣ было такъ легко,
Какъ будто сталъ я богомъ, но
Мнѣ быть имъ, видно, не дано.
Одинъ мой лучшій ученикъ,
Съ паучьимъ именемъ, постигъ
Искусство лести, сѣти плёлъ
Онъ ловко, хоть и не увёлъ
Въ свои онъ сѣти никого.
Сплеталъ онъ ихъ лишь для того,
Кто всей душой любилъ Христа.
Душой я съ нимъ былъ. Пустота
Всю душу разрывала мнѣ
И жгла въ неистовомъ огнѣ.
И я рѣшилъ, что приложу
Я силъ сколь можно, и скажу
Я ложь предъ праведнымъ юнцомъ.
Его я сдѣлаю глупцомъ
Въ людскихъ глазахъ, и оттого
Къ богамъ отцовъ верну его.
Такъ думалъ я, хитрецъ въ словахъ.
А въ помрачённыхъ головахъ
Хулы рождаются. Мечтѣ
Той даже книга о Христѣ
Немного, впрочемъ, помогла.
Повѣствованіе дала
Она для устъ моихъ. Потомъ
Я сокрушался лишь о томъ.
Въ долинѣ мрака я бродилъ,
Покой себѣ не находилъ:
Душа пылала, какъ въ огнѣ.
И я уснулъ. Въ кошмарномъ снѣ
Я видѣлъ свѣтъ. Онъ обжигалъ,
Онъ толщу плоти разрывалъ
И въ душу проникалъ. Всегда
Я буду помнить мигъ, когда
Я видѣлъ свѣтъ. Клянусь, вовѣкъ
Сильнѣе боли человѣкъ
Не чувствовалъ внутри себя.
И я проснулся, тьму любя.
Желаннѣй, впрочемъ, для ума
Непроницаемая тьма.
И пустотою тяжкихъ думъ
Наполнилъ я смердящій умъ.
Пошёлъ я. Всадники вокругъ
Внезапно выстроились вдругъ,
И былъ я схваченъ. Наконецъ.
Меня явили во дворецъ.
Царь вымолвилъ: «Презрѣнный рабъ!
Ты не избѣгнешь львиныхъ лапъ!
Ты – тотъ обманщикъ, тотъ sлодѣй,
Что развратилъ моихъ людей,
Служитель демоновъ?“ „Постой,
Ты знаешь, кто передъ тобой.
Я Варлаамъ, слуга Христовъ,
Не почитаю я боговъ,
Бездушныхъ идоловъ. Мой взоръ
Не можетъ видѣть твой позоръ.
Ужели славный господинъ
Не вѣдаетъ, что Богъ единъ
И созерцаетъ свѣтъ во тьмѣ
На радость только сатанѣ?» —
Царю я отвѣчалъ. Ему
Обманъ былъ вѣдомъ. Потому
Онъ скрыть его хотѣлъ. «Глупецъ!
Ты знаешь, христіанскій лжецъ,
Какъ сердце отчее болитъ.
Мнѣ жажда мщенія велитъ
Убить тебя! Съ недавнихъ поръ
Мой сынъ, твой слыша разговоръ,
Въ Христа увѣровалъ. Забылъ
Онъ радость плоти. Возлюбилъ
Онъ нищету и этотъ бредъ,
И тѣмъ непоправимый вредъ
Нанёсъ душѣ своей», – сказалъ
Такъ грозный царь. Я отвѣчалъ:
«Нѣтъ, царь, слова мои не бредъ!
Твой сынъ увидѣлъ вѣчный свѣтъ
Въ моихъ словахъ. Душа его
Тогда отъ слова моего
Свѣтъ истины переняла.
Кумировъ, порожденья sла,
Онъ свергъ въ душѣ. Но если ты
Ещё не видишь пустоты
Ничтожныхъ, суетныхъ боговъ,
Ты собери своихъ враговъ,
Всѣхъ христіанъ со всѣхъ концовъ.
Халдейскихъ умниковъ-глупцовъ,
Что мнятъ премудрыми себя,
Безумство глупости любя,
По всей странѣ ты созови
И споръ великій объяви.
Ты мудрость, царь, увидишь самъ.
Велерѣчивымъ словесамъ
Глупцовъ халдейскихъ ты не вѣрь.
Уразумѣй Христову дверь!
И ей рѣшительно войди
И мудрость древнюю найди.
Но, если мудрость ты найдёшь
Въ словахъ лукавнующихъ – что жъ!
Тогда проигранъ будетъ споръ,
И сынъ твой, видя нашъ позоръ,
Къ тебѣ вернётся всей душой».
И царь отвѣтилъ: «Хорошо».
Онъ былъ доволенъ, потому
Меня онъ сыну своему
Въ тотъ страшный вечеръ показалъ.
Царевичъ будто бы узналъ
Отца и старца. Только взглядъ
Въ немъ отражалъ презрѣнья хладъ:
«Привѣтствую, о Варлаамъ!
Я знаю, ты пришёлъ не самъ.
Ты заслужилъ такую честь.
Меня заставилъ предпочесть
Ты многобожію Христа,
Вся жизнь земная – суета.
Я такъ усвоилъ твой урокъ?
Но всё-таки, пошло ли въ прокъ
Твоё ученье? Оттого
Съ отцомъ провѣрю я его.
Учти, мудрецъ, что если ты
Не защитишь свои мечты
О жизни вѣчной – можетъ быть,
Тогда ты вѣчно будешь гнить
Въ темницѣ тѣсной и сырой,
И не обрящешь ты покой
Душѣ своей, и ты поймёшь,
Сколь мнѣ презрѣнна эта ложь».
Я испугался… и кивнулъ,
И только тяжело вздохнулъ:
Не зная, вопреки судьбѣ,
Я яму выкопалъ себѣ.
Я выступалъ передъ толпой
Халдейскихъ умниковъ. Со мной
Одинъ лишь былъ: всѣхъ христіанъ
Убилъ безжалостный тѵранъ.
И понялъ я: проигранъ споръ.
Тогда, свой чувствуя позоръ,
Воззвалъ я мысленно, какъ могъ:
«Помилуй, христіанскій Богъ!»
И я увидѣлъ тьму вокругъ.
Но, тьму пронзивъ, явился вдругъ
Прекрасный свѣтъ. Онъ какъ живой
Тогда явился предо мной.
Великій страхъ меня объялъ.
Но тихо свѣтъ ко мнѣ сказалъ:
«Дерзай, Нахоръ! Смѣлѣй скажи
Всё то, что на душѣ лежитъ,
Въ ея сокрытой глубинѣ».
И я увидѣлъ, какъ во мнѣ
Вверхъ рвётся свѣтъ изъ глубины.
И пламя, вырвавшись изъ тьмы,
Вошло и въ сердцѣ, и въ уста,
И неба миръ и красота
Тогда явились предо мной,
И, сдѣлавъ людямъ знакъ рукой,
Я началъ длительную рѣчь,
Желая Небо уберечь
Отъ демоническихъ враговъ:
«Я Варлаамъ, слуга Христовъ.
Я видѣлъ неба вышину,
Безднъ океанскихъ глубину,
Я видѣлъ камни и песокъ
И птицъ, полётъ ихъ былъ высокъ,
И, созерцая, размышлялъ
О Богѣ, Кто сіе создалъ.
И понялъ я: Творецъ всего
Себѣ не проситъ ничего:
Ни жертвъ безчисленныхъ даровъ,
Ни обѣщаній многихъ словъ.
Въ Его рукахъ и жизнь, и смерть,
И небо, и земная твердь.
Объемлющій вселенной кругъ,
Господь надъ дѣломъ мудрыхъ рукъ,
Онъ не нуждается ни въ чёмъ,
Но купно тварь едина въ Нёмъ».
И предъ язычниками я
Боговъ, ихъ глупость не тая,
Спокойно, тихо низложилъ.
Изслѣдовать я предложилъ
То, что богами люди чтятъ,
Вкушая сладострастный ядъ.
Подробно изложить сумѣлъ
Я суть религій. Не посмѣлъ
Никто отвѣтить мнѣ – не смогъ.
И я сказалъ: «Христосъ нашъ Богъ!»
Я побѣдилъ, но до сихъ поръ
Не знаю, какъ я выигралъ споръ.
Царевичъ радъ былъ. Оттого
Меня, какъ гостя своего
Онъ принялъ. Только понялъ я:
Ошиблась въ нёмъ душа моя.
Сказалъ онъ: «Всё извѣстно намъ.
Я знаю: ты не Варлаамъ,
Языческій мудрецъ Нахоръ.
Ты не мудрецъ, ты – лжецъ и воръ!
Но вѣрю: въ душной глубинѣ
Есть свѣтъ, противящійся тьмѣ.
Не устрашайся ты людей,
Пусть не смутитъ тебя sлодѣй!
Иди за Солнцемъ на восходъ,
Быть можетъ, какъ-нибудь взойдётъ
Оно въ тебѣ». Отвѣтилъ я:
«Печальна много жизнь моя!
Какъ свѣтъ приму я?“ „Ты постой!
Не прикрывайся ты судьбой!
Сильна творящая Любовь,
Ты въ ней увидишь свѣта новь,
И покаяніе придётъ,
И въ душу свѣтъ тебѣ войдётъ», —
Царевичъ радостно сказалъ.
Я со слезами отвѣчалъ:
«Ты правъ. Мнѣ трудно средь людей
Отречься суетныхъ идей!
Мнѣ ближе слава и почётъ,
Что духъ плѣняетъ и влечётъ,
Мѣшая разумъ мнѣ открыть
Для вѣры, что хотѣлъ я скрыть.
Но какъ сокрыть средь многихъ думъ
Познанья жаждающій умъ?
Знакомы мнѣ твои слова,
Но вѣра, что въ тебѣ жива,
Меня не трогала. И вотъ
Я слышу голосъ – Богъ зовётъ.
Ему я вѣрю, и теперь
Для лжи я закрываю дверь».
И долго плакалъ я потомъ.
И такъ покинувъ царскій домъ,
Пошёлъ я прямо на востокъ.
И покаянныхъ слёзъ потокъ
Тогда я пролилъ. И въ пути
Мнѣ посчастливилось найти
Пещеру эту. Въ ней сидѣлъ
Старикъ сѣдой, онъ Богу пѣлъ
Хвалы псаломскія. Тогда
Я съ нимъ остался навсегда.
Крещёный кровью и водой,
Я самъ теперь старикъ сѣдой.
Таковъ мой путь изъ глубины
Бездонной, непроглядной тьмы».
И боль пронзила пустоту.
«Я обречёнъ! Не обрѣту
Я свѣтъ, сіяющій въ тебѣ.
Я весь порабощёнъ судьбѣ!
Здѣсь, въ вѣчныхъ узахъ, плачъ и стонъ,
Зубовный скрежетъ, чёрный тронъ
Святой, непобѣдимой Тьмы.
Здѣсь безконечно будемъ мы!
Мнѣ не доступенъ этотъ свѣтъ,
И дикій христіанскій бредъ
Я не услышу! Ты повѣрь,
Передо мной закрыта дверь
Въ сіяющій небесный градъ,
Мнѣ душу разрываетъ адъ!
Но гдѣ-то въ чёрной глубинѣ
Есть свѣтъ, противящійся тьмѣ.
Ещё я человѣкъ», – изрёкъ
Въ кровавой мантіи пророкъ.