Александр Лимитовский - Увлечение и освобождение

Для подтверждения своей значимости, такой сверхценный ресурс вынужден апеллировать к все новым и новым участникам, число которых не должно иметь видимого конца. Маскируя свою ценностную пустоту, он должен быть потенциально бесконечен в своем расширении, и, тем самым, мистифицировать ту реальную ситуацию, с которой сталкивается Человек. Власть в этом смысле похожа на античные карты космоса: земной диск лежит на черепахе, черепаха – на китах, киты на слонах, а на чем слоны – до этого уже мысль не добирается. Каждый последующий элемент такой цепочки оказывается хуже определен и понят, чем предыдущий. Разумеется, сам по себе сверхценный ресурс так же властью не обладает, и обладать не может, поскольку ценность любого такого гипотетически возможного ресурса временна, ситуативна, и зависит от произвольных действий участников любого процесса (сейчас для осуществления своих интересов Вам нужен хороший пистолет, а через пару часов – хороший адвокат). И, конечно же, никакой конкретный бандит не исчерпывается тем, что он бандит. По этой причине, данные лица не являются какими-то реальными субъектами, это элементы некой округленной схемы, где третьи лица оказываются сведены к сверхценному ресурсу, а сверхценные ресурсы – к третьим лицам. Под проблему субъекта в бесконечном числе выстраиваются такие театральные марионетки, делая ее неразрешимой (A опасно из-за Ф, Ф опасно из-за Д, Д опасно из-за… и так до бесконечности). Из этого всего мы можем сделать вывод, что единственной организующей власть ценностью является ее таинственность, нераскрытость ее причины (Я не знаю, как они меня могут убить, потому не могу подготовиться; Я не знаю, какими вещами занимается мой премьер-министр, наверное очень важными, требующими сверхчеловеческих усилий, потому Я буду ему подчиняться и т.д). Мы захламляем понимание ситуации лишними данными, делая ее анализ невозможным. Иными словами, никакого содержательного ресурса, ни множества ресурсов, которыми бы могла бы быть обоснованна власть, субъектное неравенство, просто не существует, как не существует итогового сверхсубъекта, который мог бы им обладать; это мистификация, основанная на неточности нашего мышления, при том такая, что мы не можем даже задать вопрос о конечной причине, или не отвечаем на него, лишь бесконечно мистифицируя реальность.

Таким образом, никакая ценность не выводится ни из какой власти, как никакая власть не выводит из себя никакой ценности. Из принципа свободы не выводится ни необходимость подчинения ни вождю коммунистической партии, ни президенту Соединенных Штатов, ни богатому родственнику – только ситуативный расчет может сделать исполнение их воли обоснованной для достижения ценности. Более того, из этого следует, что в модели власти не дан, в каком угодно готовом виде, и сам объект власти, он сам оказывается идеей, которая выводится из мистификации – это тот идеальный объект, над которым субъект предполагает осуществлять властные отношения. Придумывать идеального объекта внешних манипуляций – не меньшая мистификация, чем умножать третьих лиц или выдумывать сверхценный ресурс.

Не дан нам в чистом виде и субъект власти, он столь же неявен, как и ее объект, он понимает себя и понимается объектом власти через мистификацию. Это темнота, которую боится ребенок. Он может быть абстрактным мифом, как масонское правительство, или быть абсолютно размытым, как сам дух благородства. Нам вообще не обязательно, чтобы субъект и объект как-то непосредственно пересекались. Симпатичная девушка в ночном клубе может не иметь совершенно никаких намерений по отношению к стеснительному пареньку, боящемуся выйти на танцпол из-за «неумения танцевать» (или немодного стиля одежды) – но он, несомненно, полностью ей подчинен. Думаю, излишне говорить, что никакой симпатичной девушки в этом ночном клубе может и вовсе не быть, конечно же.

Таким образом, как мы видим, идеальная модель власти не имеет ни чистого субъекта, ни объекта, между ними не происходит взаимодействия, а так же не существует источника власти. Модель власти выглядит как ситуация, в которой самораскрывается связка подтверждающих друг друга мышлений.

Однако здесь есть обстоятельство, которое мешает мне сказать, что все так и происходит. Все дело, конечно, в том, что власть вообще не является какой-то абстрактной моделью, это элемент воли и жизни конкретных людей, и оно происходит в чьем-то мышлении. Мы не можем просто сказать «связка мышлений», потому что мышления «вообще» не существует, мысль – это всегда мысль чья-то и о чем-то, без субъекта и содержания мысли нет и самой мысли. Мышление всегда конкретно, и мыслящий всегда конкретен. Поэтому власть – это всегда власть для конкретного Человека, она всегда исторична (происходит в конкретное время в конкретном месте), психологична, ситуативна, она связанна с культурой и духовным опытом мыслящего. Без учета мыслящего, в сознании которого раскрывается наша модель, все наши рассуждения превращаются в обезличенную абстракцию.

Это обстоятельство вновь возвращает нас к проблеме субъекта и объекта власти. Кто есть тот, кто мыслит эту модель, и какое место он в ней занимает? Очевидно, это Я (ну или Читатель, чьи глаза сейчас пробегают это слово), т.е. какой-то Человек, создающий, мыслящий и творящий, предположительно обладающий нервной системой (ну мало ли, кто меня читает). Так же очевидно, что единственным субъектом власти является не тот, кто подчиняет, а тот, кого подчиняют – он единственный, кто ее осуществляет, это его руки берут ружье по команде, это он приносит кофе, это он пишет ненавистные ему диктанты; словом, это его власть, и только он может совершить акт специальной рефлексии, власть есть объект его личного труда (потому другого Человека нельзя освободить – мне не принадлежит пространство его воли и его мысли). Вспомним так же, что для осуществления власти (в соответствии с нашей моделью) структура субъекта власти включает в себя ее объекта, а объект не существует без субъекта. Разумеется, в нашей модели нет чистого субъекта и объекта, но отнюдь не потому, что никто конкретный не думает, а потому, что субъект и объект в своей сущности совпадают. Подчиняясь воле начальника, Я должен не просто понимать, что он от меня хочет, Я должен предполагать, каково это – быть им; противном случае Я бы не мог понять ни качества своей работы, ни способа ее выполнения (был бы как плохо известная боссу компьютерная программа – как и босс для меня). Подчиняясь, Я подчиняю сам себя, мысленно представляя себя на месте того, кто меня подчиняет.

Таким образом, мы получаем интересную картину. Получается, что власть осуществляется самим Человеком над самим собой. Это по сути означает, что Человек целенаправленно, и со всей ответственностью пытается сам себя ограничить, подавить свою волю и свое мышление. В силу ряда особенностей нашего сознания, предполагающего исключение непосредственного процесса наблюдения из результатов этого наблюдения, мы этого увидеть зачастую не можем, потому и оказываемся под влиянием сил, которыми оказываемся не в состоянии управлять. Нам кажется, что мы не можем увидеть собственный глаз, разве что его отражение в зеркале – не понимая при том, что мы видим только сам глаз, само зрение есть реакция глаза. Как Человек не понимает, что видит собственные глаза, он не понимает и того, что страдает по собственной воле. Не обладая возможностью увидеть себя, он выдумывает псевдосубъектов (тех, кто «обладает» сверхценным ресурсом) власти, которым он передает власть над самим собой.